П.БЕРЕЗОВ

     БОЛЬШЕВИК ФЕДОР

АФАНАСЬЕВ

Государственное издательство

ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва – 1956

   СОДЕРЖАНИЕ

Памятник на берегу Талки

От сохи на фабричную каторгу

В поисках правды

По пути к марксизму

Среди кружковцев

В Рабочем комитете

Впервые на демонстрации

Первая маёвка в России

В борьбе за партию

В тюрьмах и ссылке

Снова среди ткачей

В Шуе

Ответственный секретарь

Всеобщая стачка

Выборы Совета уполномоченных

Подготовка к восстанию

В октябрьские дни

Гибель народного героя

Источники

Березов Павел Иванович

Большевик Фёдор Афанасьев

Редактор В. Зенин

Оформление художника А. Кобрина. Технический редактор А. Данилина. Ответственный корректор А. Пушко

Сдано в набор 6 июня 1956 г. Подписано в печать 20 августа 1956 г.

Формат 84X108 1/32. Физ. печ. л. 3 5/8. Условн. печ. л. 5,945. Учётно-изд. л. 6,12. Тираж 75 тыс. экз. А-08864. Заказ № 1329. Цена 1 р. 40 к.

Государственное издательство политической литературы. Москва, В-71, Б. Калужская, 15.

Министерство культуры СССР. Главное управление полиграфической

промышленности. 2-я типография «Печатный Двор» имени А. М. Горького. Ленинград, Гатчинская, 26.

 

 

ПАМЯТНИК НА БЕРЕГУ ТАЛКИ

Тихо струит свои воды Талка.

Её истоки — у села Богородского, Ивановского района, Ивановской области. Извиваясь и прокладывая свой путь среди лесов, полей и лугов, эта небольшая речка, длиною лишь около десяти километров, впадает в реку Уводь на территории города Иванова.

Эту речку районного масштаба можно отыскать только на географических картах местного значения. Однако Талка — Красная Талка — известна далеко за пределами не только района, но и всей Ивановской области. Слава об этой исторической речке широко разнеслась ещё в 1905 году, когда на её берегах почти ежедневно в тече­ние нескольких месяцев собирались тысячи иваново-вознесенских рабочих, восставших против своих угнетате­лей — фабрикантов и заводчиков. Полвека тому назад здесь, на берегах неизвестной до того Талки, забастовав­шие ткачи Иваново-Вознесенска раньше, чем рабочие дру­гих городов, приступили к выборам своего Совета упол­номоченных, который был фактически одним из первых Советов рабочих депутатов в России. Здесь, на берегах Талки, тогда бушевали многолюдные митинги, призывно звучали страстные речи большевистских агитаторов, смело распевались революционные, тогда запретные песни, открыто развевались красные знамёна.

С тех пор сильно изменились очертания Талки. На её левом берегу уже нет густого леса, на лужайках которого когда-то большевики-подполыщики сходились на свои тайные собрания. На месте леса теперь разрастаются фруктовые сады. Нет и узеньких, в две слеги, мостков, по которым в 1905 году иваново-вознесенские стачечники «цепочкой» переходили с правого на левый берег Талки. Вместо шатких, хлюпавших по воде мостков теперь воз­вышается прочный мост, по которому мчатся тяжёлые грузовики.

Многое изменилось на Красной Талке за полвека. Но кое-что ещё осталось и напоминает о славных героиче­ских событиях 1905 года. Как дорогая реликвия революционного прошлого сохранилась на левом берегу Талки лесная сторожка — простая бревенчатая избушка, вблизи которой собирались большевистские вожаки, руководив­шие всеобщей стачкой иваново-вознесенских рабочих.

О революционных подвигах иваново-вознесенских большевиков свидетельствует и памятник, сооружённый невдалеке от лесной сторожки, у моста. За чугунной узор­чатой оградой стоит кирпичный, оштукатуренный четы­рёхгранный обелиск. На одной из его граней надпись:

«ЗДЕСЬ УБИТ В 1905 году

ЧЕРНОСОТЕНЦАМИ ВО ВРЕМЯ

ПОГРОМА СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК,

ОДИН ИЗ РУКОВОДИТЕЛЕЙ

ПАРТИЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

ФЁДОР АФАНАСЬЕВИЧ АФАНАСЬЕВ

(«ОТЕЦ»)».

Эта краткая надпись на скромном памятнике не вполне выражает всё значение деятельности выдающегося революционера-большевика. Его роль в борьбе за свободу на­рода гораздо шире и значительнее.

Выходец из бедной крестьянской семьи ткач Фёдор Афанасьев ещё на заре рабочего движения стал его ак­тивным участником, одним из организаторов ранних мар­ксистских кружков и первой маёвки в России. Будучи одним из руководителей Петербургского рабочего коми­тета, он в начале 90-х годов прошлого столетия не только участвовал в объединении петербургских социал-демокра­тических кружков, но и налаживал связи с революционе­рами в других городах для организации общероссийской рабочей марксистской партии.

Арест в 1892 году Фёдора Афанасьева и его спо­движников помешал им продолжать это великое начина­ние, на время прервал их попытки создания революцион­ной партии рабочего класса. Однако ни тюремные заклю­чения, ни ссылки не смогли сломить волю неустрашимого борца за народную свободу. Находясь в рядах больше­вистской партии, основанной и руководимой Владимиром Ильичём Лениным, Фёдор Афанасьев продолжал непри­миримую борьбу против царизма и капитализма.

Возглавив Иваново-Вознесенскую большевистскую организацию — одну из самых крупных в то время орга­низаций, Фёдор Афанасьев в период первой русской рево­люции 1905 года принял руководящее участие в подго­товке и проведении знаменитой всеобщей стачки иваново- вознесенских ткачей, а также в создании Иваново-Возне­сенского Совета рабочих депутатов — одного из первых Советов в России.

Человек большого природного дарования и кристаль­ной нравственной чистоты, безгранично преданный рабо­чему классу, народу, Фёдор Афанасьев до последнего дня своей героической жизни проявлял непоколебимую стой­кость и мужество.

Фёдора Афанасьева по праву можно отнести к числу тех народных героев, которые, как указывал В. И. Ленин, «посвятили себя целиком борьбе за освобождение рабо­чего класса. Это — люди, которые не растратили себя на бесполезные террористические предприятия одиночек, а действовали упорно, неуклонно среди пролетарских масс, помогая развитию их сознания, их организации, их рево­люционной самодеятельности. Это — люди, которые встали во главе вооруженной массовой борьбы против царского самодержавия, когда кризис наступил, когда ре­волюция разразилась, когда миллионы и миллионы при­шли в движение. Все, что отвоевано было у царского са­модержавия, отвоевано исключительно борьбой масс, ру­ководимых такими людьми...»

 

ОТ СОХИ НА ФАБРИЧНУЮ КАТОРГУ

Окружённые лесными дебрями и топкими болотами, вдали от больших и малых дорог, робко прижались к речке Пелёде убогие домишки деревни Язвище, Редкинской волости, Ямбургского уезда, Петербургской губер­нии*. В одном из этих домишек, в семье бесфамильного крестьянина Афанасия, 8 февраля 1859 года ** родился сын Фёдор.

То было мрачное время крепостного права, когда в русских деревнях свирепствовал безудержный произвол помещиков.

Крепостное право было отменено через два года после рождения Фёдора. Ему на всю жизнь запомнились рас­сказы родных и близких о том, как помещичьи розги до крови рубцевали крестьянские спины, как крепостных за­ставляли работать от зари до зари, продавали их наравне со скотиной, досмерти затравливали собаками. Слушая рассказы об этих зверствах, маленький Федя впервые по­знал всю жестокость угнетателей и насильников. Уже тогда в его детском сердце вспыхнула ненависть ко вся­кому гнёту и насилию, зародилось чувство жалости ко всем тем, кто был обречён при крепостниках на бесправие, нищету и страдания.

Но и после отмены крепостного права крестьянам жи­лось очень тяжело. И в этом каждодневно убеждался под­раставший мальчик.

Семья Афанасия была большая, и маленький надел тощей земли не мог прокормить её. Наступал январь, фев­раль, и в амбаре не оставалось ни зерна. Что же делать? Как прокормить детей до нового урожая?

И вот, как и другие бедняки, Афанасий шёл в усадьбу Редкино к помещику Сахарову, униженно вымаливал у него пудик мучицы на кабальных условиях: за пудик обязывался летом даром работать на помещичьих полях.

С каждым годом Афанасию становилось жить всё труднее и труднее. Малоземелье, частые неурожаи, непо­сильная арендная плата, высокие налоги, изнурительные повинности, всяческие притеснения со стороны помещиков и кулаков, безудержный произвол сельских властей — всё это делало жизнь невыносимой. А главное — Афанасий был не в силах прокормить свою большую семью.

Поэтому, гонимые нуждой, его сыновья Фёдор, Егор и Прокофий, как только немного подрастали, один за дру­гим уходили из родной деревни в город в надежде на хо­рошие заработки. С отцом остались две дочери — Евдокия и Наталья да четвёртый, старший, сын Алексей: он не решился оторваться от деревянной сохи, не посмел сбросить с себя ярмо мужицкого горя.

Свой родной кров двенадцатилетний Федя покинул в 1871 году.

Грустно было расставаться и с родными и с друзьями- товарищами по детским играм. Жаль было покидать и родное Язвище.

И всё же надо было уходить. Большая, неизбывная нужда выгоняла крестьянского подростка из родной де­ревни.

Федя решил добраться до города Нарвы. Там, по слу­хам, на большой фабрике Кренгольмской хлопчатобумаж­ной мануфактуры принимали ребят на работу.

Вышел Федя из деревни налегке, без всяких пожит­ков, без копейки в кармане и даже без фамилии: семья Феди, как и большинство крестьянских семей, в то время не имела своей фамилии. Только впоследствии по тогдаш­нему обычаю Фёдор получил фамилию по отчеству, по имени своего отца, и стал называться Афанасьевым.

До Нарвы от Язвища около семидесяти вёрст. Проби­раясь просёлочными дорогами и лесными тропами, пи­таясь подаяниями добрых людей, Федя на третий день издали увидел незнакомую ему Нарву.

С восхищением смотрел он на крепость-замок пятиве­ковой древности — нерушимый памятник былой русской воинской славы, пугливо прислушивался к неумолчному шуму бурной, порожистой реки Нарвы, к оглушительному рёву Нарвского водопада. А на другом, правом берегу этой реки, против города Нарвы, перед взором мальчика возвышался Ивангород с его мощной, десятибашенной крепостью, построенной псковскими мастерами в 1492 году на высокой Девичьей горе.

Но не Ивангород и не Нарва привлекали подростка, пришедшего сюда из глухой деревни на заработки. Очнув­шись от первых городских впечатлений, Федя вышел из Нарвы и направился туда, где ревел водопад. Мальчику сказали, что там, в полутора верстах от города, на острове Кренгольм, разделившем Нарвский водопад на две части, расположились корпуса фабрики и там можно поступить на работу.

Оснащённая передовой по тому времени техникой, Кренгольмская фабрика по мощности занимала первое место в ряду текстильных фабрик не только в России, но и за границей. При 6 тысячах рабочих обороты фабрики достигали 7 миллионов рублей в год, а дивиденды дохо­дили до 35%.

Столь высокую прибыль пайщики фабрики получали в результате зверской эксплуатации рабочих. На фабрике был установлен четырнадцатичасовой рабочий день. За свой каторжный труд рабочие получали гроши: 25— 40 копеек в день.

Скудные заработки всячески снижались путём широ­кого применения штрафов.

При скудных заработках, к тому же урезанных вся­кими штрафами, рабочие не могли обеспечить себя снос­ным жильём. Большинство рабочих ютилось в тесных, грязных, душных казармах при фабрике, где спали впо­валку на деревянных нарах.

Но не менее, чем нищета и нужда, угнетало рабочих полное бесправие. Рабочие Кренгольмской фабрики на­ходились целиком во власти фабрикантов, которые имели право по своему усмотрению судить и наказывать фаб­ричных. Владельцы фабрики ещё в 1857 году добились от цар­ского правительства утверждения особого полицейского устава. По этому уставу на фабрике действовали так на­зываемая рабочая полиция под руководством избираемого рабочими старшины и фабричная полиция под руковод­ством управляющего фабрикой. Рабочая полиция тоже защищала интересы фабрикантов, так как согласно уставу она находилась в подчинении фабричной полиции.

Таким образом, фабриканты располагали всей полно­той судебно-полицейской власти, могли по своему произ­волу чинить суд и расправу над рабочими.

Невыносимо тяжело жилось взрослым рабочим Крен­гольмской фабрики. Но ещё горше было детям, труд ко­торых широко применялся на этой фабрике: они состав­ляли свыше 25% общего количества рабочих.

Владельцы фабрики нанимали детей на кабальных условиях и затем превращали их в своих рабов. За жильё, пищу и одежду дети были обязаны платить по 6 рублей 50 копеек в месяц. За свою же работу они получали по 4 рубля, причём на руки им выдавалось лишь по 8 копеек в месяц. Следовательно, ежемесячно каждый малолетний рабочий оставался должен по 2 рубля 58 копеек, а ино­гда и больше, так как к «долгу» присчитывались штрафы за разные «провинности». В результате этого у малолет­них рабочих к их совершеннолетию накапливалась боль­шая задолженность, которую они были обязаны отраба­тывать в течение многих лет.

Кормили и одевали детей очень плохо.

Как и взрослые, дети были обязаны приходить на фабрику к 5 часам утра и работать до 8 часов вечера с не­большим перерывом на обед. Каторжный, четырнадцати­часовой рабочий день, выжимавший последние силы даже у взрослых, для детей был совсем невыносимым. К вечеру дети так истощались и утомлялись, что едва держались на ногах. От постоянного недосыпания болезненно слипа­лись глаза, появлялось головокружение, и дети часто те­ряли сознание.

Чрезмерно переутомлённые, обессилевшие дети и под­ростки порою не могли аккуратно выполнять поручения рабочих и мастеров, невольно делали ошибки и промахи в работе. И за это их безжалостно наказывали: били ку­лаками по лицу, таскали за волосы, до крови рвали уши. Но особенно страшил детей палач Голянищев, специально нанятый и постоянно дежуривший в дверях фабричной конторы. По приказанию мастеров и управляющего фаб­рикой Кольбе палач зверски порол провинившихся плетью. Ни мольбы детей, ни их слёзы не могли растрогать оже­сточённые сердца тиранов.

Но вот кончалась работа, взрослые расходились с фаб­рики по квартирам и казармам, ужинали и ложились спать. Дети же продолжали страдать. Возвратившись с работы и наскоро поужинав, они должны были бежать в фабричную школу, где их не столько учили, сколько мучили до 11 часов ночи. Многие ученики не в силах были одолеть грамоту, усвоить первые правила арифме­тики. А за это их беспощадно наказывали фабричные учи­теля. Детский плач раздавался в фабричной школе так же часто, как и в фабричных цехах.

Побои, изнурительная работа, недосыпание и недо­едание губительно отражались на здоровье детей, сокра­щали их жизнь. Дети хирели, чахли, их физическое раз­витие приостанавливалось. После трёх-четырёх лет пре­бывания на фабричной каторге двенадцати- и тринадцати­летние подростки казались восьми- и девятилетними детьми. Вскоре они начинали мучиться профессиональ­ными болезнями. Хлопчатобумажная пыль отравляла лёгкие и вызывала повальный туберкулёз. От недостатка света и чрезмерного напряжения слабело зрение. У мно­гих появлялся плеврит или бронхит: дети простужались, так как выходили с фабрики разгорячёнными, а на мосту, где часто дул резкий ветер, их задерживала охрана и по­долгу обыскивала. Измученные и болезненные, дети пре­ждевременно старели. Лишь ранняя могила освобождала многих детей от фабричной каторги, от горькой, безра­достной жизни...

Приближаясь к фабрике, Федя с опаской думал: что-то ожидает его там?

Пугливо озираясь, он робко пошёл мостом к фабрике.

Здесь его приняли на работу учеником в ткацкий цех.

С этого дня началась каторжная жизнь и для Феди. С раннего утра до позднего вечера он помогал ткачам, выполнял разные их поручения, подметал пол, выносил мусор из цеха, таскал тяжёлые тюки пряжи, укладывал куски готовых тканей, чистил машины.

Феде часто приходилось протирать тряпкой машины. Это была опасная работа. Ткачи заставляли мальчика чистить машину на ходу, так как они при сдельной работе терпели бы убыток из-за остановки машин. И вот как-то во время чистки у Феди прихватило машиной средний па­лец левой руки. Пришлось отрезать один сустав изувечен­ного пальца. Впоследствии этот изувеченный палец слу­жил для царских жандармов и шпиков приметой, по ко­торой они узнавали преследуемого ими революционера.

В цеху Федя скоро прижился. Многие ткачи полюбили его за расторопность и усердие.

Приглядываясь к окружавшим его людям, Федя с ка­ждым днём всё более убеждался в том, как тяжело жи­лось не только ему, но и другим рабочим. Особенно воз­мущало его и на фабрике и в казарме зверское обращение с людьми.

Однажды, не сдержав своего гнева, Федя бросился на мастера, который избивал десятилетнюю девочку лишь за то, что она задремала, свалившись от изнеможения в углу на кучу пряжи. Но заступничество Феди не помо­гло: озверевший мастер с ещё большим остервенением продолжал истязать девочку, а её заступника отволокли в контору и там передали в руки палача Голянищева.

В другой раз острой, нестерпимой щемящей жалостью переполнилось сердце мальчика, когда он узнал, как один слесарь, сломавший руку у станка, остался на всю жизнь калекой без всякой помощи. Несмотря на слёзные просьбы пострадавшего, управляющий фабрикой Кольбе выгнал его и отказал в пособии.

Но особенно жалко было Феде старого ткача, с кото­рым он дружил. Этот ткач работал на фабрике со дня её основания, выработал за это время сотни тысяч аршин разных тканей, принёс фабрикантам много барыша. Но вот наступила старость, ткач стал прихварывать, уж не так проворно работал. Недовольный этим, Кольбе уволил старика без всякого пособия. Уволенный умолял устроить его в богадельню, но ему и в этом отказали. Вскоре Федя услышал о том, что бездомный старик, нищенствуя, умер под забором с котомкой за плечами.

—    Как же это так? — недоумевал про себя огорчён­ный мальчик.— Где же справедливость? И разве можно без конца терпеть всё это?

Ещё прежде, в деревне, он возненавидел помещиков и кулаков. Теперь в его сердце нарастала ненависть также и к фабрикантам.

Фабричная каторга была ненавистна всем рабочим, тем более что гнёт и произвол фабрикантов усиливались с каждым годом.

Но не могли бесконечно терпеть невыносимый гнёт и вопиющую нужду рабочие. Глухой ропот всё более нара­стал. А в 1872 году рабочие Кренгольма открыто высту­пили против своих угнетателей. 14 августа на фабрике вспыхнула забастовка. Она продолжалась почти месяц и была подавлена с трудом, лишь при помощи царских войск.

За событиями в Кренгольме с тревогой следила цар­ская охранка в Петербурге. Получив 13 сентября изве­щение о подавлении стачки, начальник охранки немед­ленно доложил об этом царю. На докладе Александр II наложил резолюцию: «Необходимо принять меры, чтобы беспорядки не возобновлялись» ².

Во исполнение царского повеления началась жестокая расправа со стачечниками. Фабрику закрыли на пять дней. Судебные следователи приступили к допросу винов­ных в «беспорядках». Всего было допрошено свыше 100 рабочих, из них 36 наиболее активных стачечников арестовали и отдали под суд. Почти всех обвиняемых царский суд признал виновными и приговорил к разным видам наказания: одних отправил на каторгу, других со­слал в Сибирь, третьих отдал в арестантские роты, а остальных разбросал по тюрьмам.

Стачка кренгольмских рабочих окончилась пораже­нием потому, что она возникла стихийно и протекала без необходимого руководства. Кренгольмская стачка 1872 го­да была одной из тех первых стачек в России, которые, по определению В. И. Ленина, были «гораздо более проявле­нием отчаяния и мести, чем борьбой» ³.

                        **   Все даты в книге даются по старому стилю.

В ПОИСКАХ ПРАВДЫ

Стачка оставила неизгладимый след в сознании Феди и впервые пробудила в нём мысль о необходимости борьбы против угнетателей и насильников.

Вместе со стачечниками Федя переживал радость их успехов и горечь поражений. И, хотя стачка была подав­лена, тем -не менее Федя с радостью почувствовал, что жить ему и другим стало легче, так как стачечники всё же добились от фабрикантов частичных уступок: был сокра­щён рабочий день на час, снижены штрафы, отменён поли­цейский устав 1857 года, лишавший рабочих общегра­жданских прав.

Стало легче жить, но всё же очень тяжело.

Как и прежде, Федя работал от зари до зари, до пол­ного изнеможения. Попрежнему он, как и другие дети, го­лодал. Попрежнему издевались над детьми мастера в цеху, сторожа-надзиратели в казармах. Попрежнему вокруг царила фабричная каторга, раздавалась грубая брань, свистели плети и розги. Попрежнему дети иногда пытались сбежать с этой каторги, но так же безуспешно, как и прежде.

Шли годы. Федя окончил фабричную школу, научился читать и писать. Ткацкий ученик стал опытным ткачом. Наступило его совершеннолетие, но фабричная каторга продолжалась и для повзрослевшего Фёдора. Он всё ещё не знал, как избавиться от неё.

Но неужели суждено без конца терпеть этот невыноси­мый гнёт? Неужели нельзя изменить жизнь, полную горя и страданий? Неужели нет людей, которые бы смело вос­стали против царившего повсюду гнёта и произвола?

И вот таких людей, как показалось Фёдору, он, нако­нец, нашёл. То были народники, которые появились в Кренгольме и стали учительствовать в фабричной школе. С этими-то учителями-народниками он вскоре и сбли­зился ⁴.

В то время народники вели революционную борьбу в России. При этом главной революционной силой они считали крестьянство. В рабочем же классе народники видели лишь вспомогательную силу революции. По их убеждению, само крестьянство могло свергнуть власть царя и помещиков, нужно лишь призвать крестьян к вос­станию, поднять их на борьбу.

С этой целью революционно настроенные студенты и курсистки, переодевшись в крестьянскую одежду, отправ­лялись в деревню, «в народ», как тогда говорили. Отсюда и произошло название «народники».

Но за народниками крестьянство не пошло. Тогда они решили бороться с царизмом одни, своими силами, без народа. Они считали, что не пассивная, тёмная «толпа», а активные «герои» могут совершить переворот посред­ством индивидуального террора.

В поисках этих «героев» народники проникали на фаб­рики к заводы, вели там свою пропаганду и вербовали подходящих для террористической деятельности из числа распропагандированных рабочих.

На первых порах пропаганда народников-учителей фабричной школы увлекла и Фёдора Афанасьева. Ему казалось, что именно так можно покончить с царизмом, а после свержения самодержавия получат свободу и право на лучшую жизнь не только крестьяне, но и рабочие.

Однако вскоре у Афанасьева начали возникать сомне­ния в этом. 1 марта 1881 года террористам удалось убить царя Александра II, но пользы от этого и облегчения на­род не получил. Вместо убитого воцарился другой, более жестокий тиран. При царе Александре III рабочим и кре­стьянам стало жить ещё хуже.

Афанасьеву вспомнилось, как после стачки с фабрики был удалён управляющий Кольбе, ненавидимый рабо­чими. Однако и при его преемнике, управляющем Андре, мало что изменилось на фабрике. Значит, одним террором нельзя добиться победы, значит, всё зло зависит от обще­ственно-политического строя страны.

В этом всё более убеждался Афанасьев. Для него уже ясно было, что народники идут по ложному пути. Но где правда? Кто может указать правильный путь? Этого Афа­насьев тогда не знал.

Лишь позже до него стали доходить слухи о том, что в столице, в Петербурге, рабочие объединялись в кружки, чтобы совместно бороться за свою свободу, за лучшую жизнь. Там, в петербургских рабочих кружках, можно узнать желанную правду.

Осенью 1887 года Фёдор Афанасьев выехал из Кренгольма в столицу.

 

ПО ПУТИ К МАРКСИЗМУ

Уже в то время Петербург стал крупнейшим центром быстро развивавшейся промышленности России. В нём со­средоточивались десятки заводов и фабрик — сталелитей­ные, чугунолитейные, металлообрабатывающие, вагоно­строительные, судостроительные, текстильные, кондитер­ские, обувные. В связи с быстрым ростом промышленности из года в год повышался спрос на рабочую силу.

Фёдор Афанасьев быстро подыскал себе работу по своей специальности. Он поступил ткачом на бумаготкац­кую фабрику Воронина. Она помещалась на Резвом ост­рове и потому называлась Резвоостровской фабрикой.

Здесь, как и в Кренгольме, Афанасьев увидел ту же ка­торгу. И здесь людей за гроши заставляли работать с ран­него утра до позднего вечера и даже ночью. И здесь рабо­чие были вынуждены жить впроголодь, в грязи и тесноте.

Всё это волновало и возмущало рабочих. Они неодно­кратно просили фабриканта улучшить условия их труда. Но тот на просьбы отвечал угрозами уволить всех недо­вольных — «смутьянов».

Возмущался и Афанасьев. Он часто рассказывал фаб­ричным товарищам о том, как в 1872 году кренгольмские рабочие добились облегчения своей жизни, заставив фаб­рикантов и правительство пойти на уступки.

Под влиянием Афанасьева рабочие Резвоостровской фабрики в апреле 1889 года обратились к фабричному инспектору Давыдову с просьбой об улучшении условий их труда. Рабочие просили «понудить хозяина» устроить в фабричных помещениях при помощи паровой машины хорошие механические вентиляторы, пропускать питьевую воду сквозь очистительный аппарат, организовать при фабрике аптеку и врачебный кабинет для оказания по­мощи в несчастных случаях, повесить шторы на окнах с южной стороны, чтобы ослепительный солнечный свет, падавший на белые ткани, не раздражал и не ослаблял зрение. Кроме того, рабочие настаивали на повышении оплаты сдельных работ. В конце своего письменного заяв­ления рабочие просили фабричного инспектора «защи­тить... законом от своеволия хозяина...» ⁵.

Афанасьев не ограничивался революционной пропаган­дой среди рабочих одной фабрики. Он стремился примк­нуть к рабочему движению всего Петербурга, участвовать в общей революционной борьбе всего петербургского про­летариата.

В те годы эта борьба была очень трудна и опасна. Ты­сячи арестованных революционеров томились в тюрьмах и далёкой сибирской ссылке. Многие из них погибали на каторге. Немало бесстрашных борцов за народную сво­боду кончали свою жизнь на виселицах.

Но тщетными оказались все попытки и потуги чёрной реакции погасить огонь революционной борьбы. Среди царившего повсюду мрака постепенно разгорались искры социал-демократических идей, которые проникали в Рос­сию и поднимали трудящихся на непримиримую борьбу.

Ещё в 1861 году в журнале «Современник» была опуб­ликована большая статья Н. В. Шелгунова «Рабочий про­летариат в Англии и Франции». Автор этой статьи впервые ознакомил русских читателей с выдающимся произве­дением Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Анг­лии». В 1869 году появилось первое русское издание «Ма­нифеста Коммунистической партии», по которому русские революционеры знакомились с программными идеями марксизма. Через три года в России был издан на русском языке первый том «Капитала» К. Маркса. «Капитал», быстро распроданный, стал основным пособием по вос­питанию русских марксистов.

Большую роль в распространении марксизма в России сыграла социал-демократическая группа — «Освобожде­ние труда», организованная в 1883 году в Женеве Г. В. Плехановым. Кроме переводных трудов К. Маркса и Ф. Энгельса члены этой группы издавали и свои произ­ведения, в которых разъясняли марксистское учение.

В частности, Г. В. Плехановым были написаны и изданы «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши раз­ногласия» (1884) и другие.

В этих произведениях Г. В. Плеханов не только пропа­гандировал идеи марксизма, но и критиковал ошибочные взгляды народников, как враждебные марксизму. Он убе­дительно доказывал, что развитие капитализма в России не случайное, а неизбежное и вполне закономерное явле­ние, порождающее могучую революционную силу — рабо­чий класс, и не крестьянство, как утверждали народники, а именно рабочий класс является наиболее передовым классом в революции, и не отдельные «герои», а массы революционно настроенных и организованных рабочих способны добиться победы в борьбе с царизмом и капита­лизмом.

Г. В. Плеханов и другие члены группы «Освобождение труда» всё же не вполне освободились от народнических заблуждений. Они допускали тактику индивидуального террора, переоценивали роль интеллигенции, ошибочно считали, что либеральная буржуазия может оказать под­держку революции. Плехановская группа не понимала необходимости союза рабочего класса с крестьянством. Плеханов не учитывал, что в ходе революции пролетариат может и должен повести за собой крестьянство, что в союзе с крестьянами рабочие смогут одержать победу над царизмом и капитализмом.

Эти ошибочные взгляды Плеханова были зародышем его будущих меньшевистских взглядов. Тем не менее про­пагандистская деятельность плехановской группы имела огромное положительное влияние. Она способствовала широкому распространению марксистских идей и помо­гала социал-демократическим группам, возникавшим в России, в их революционной борьбе.

Почти одновременно с зарубежной группой «Освобо­ждение труда» и независимо от неё в декабре 1883 года в России организовалась марксистская группа под назва­нием «Партия русских социал-демократов», состоявшая преимущественно из петербургских студентов. Эта группа называлась также благоевской, по фамилии её организа­тора Димитрия Николаевича Благоева. Болгарин по про­исхождению, впоследствии основатель болгарской мар­ксистской партии «тесных» социалистов, преобразованной в 1919 году в Болгарскую коммунистическую партию

Д. Н. Благоев, обучаясь в Петербургском университете, примкнул к революционному движению в России. Органи­зованная им группа вскоре установила связь с зарубеж­ной группой Г. В. Плеханова, которая стала снабжать петербургских товарищей марксистской литературой. Кроме того, благоевской группе удалось в собственной подпольной типографии отпечатать тысячным тиражом два номера нелегальной газеты «Рабочий».

Революционная деятельность благоевцев вскоре была прервана: в 1885 году царская охранка арестовала и вы­слала из России Благоева, а затем разгромила и всю его группу.

Но и после этого социал-демократическое движение не только продолжалось, но и расширялось. Ещё до раз­грома благоевской группы в том же Петербурге вокруг слесаря Павла Варфоломеевича Точисского образовалась другая социал-демократическая группа, первоначально называвшаяся «Обществом содействия поднятию мате­риального, интеллектуального и морального уровня рабо­чего класса в России», а затем — «Товариществом санкт- петербургских мастеровых».

В отличие от группы Благоева в руководящий состав группы слесаря Точисского вошли рабочие Гавриил Мефодиев, Егор Климанов (Афанасьев) и другие. Под их руководством занимались петербургские рабочие в мар­ксистских кружках, работала подпольная типография, были организованы библиотека и касса взаимопомощи.

Революционную пропаганду группа Точисского вела очень конспиративно. Однако царская охранка напала на след и этой группы. В 1888 году жандармы арестовали Точисского и сослали в Екатеринослав под надзор по­лиции. После этого группа распалась; лишь отдельные её кружки, уцелевшие от разгрома, продолжали зани­маться.

Фёдору Афанасьеву, приехавшему в Петербург, на первых порах не удавалось проникнуть ни в один из этих кружков, несмотря на все его усилия уста­новить связь с социал-демократами. Как же быть? Кто откроет ему ту правду, о которой он слышал ещё в Кренгольме? Где можно узнать об этой рабочей правде?

Пробовал он читать газеты, но в них была сплошная ложь, во всём чувствовалась вражда к рабочим.

Всё свободное от работы время Афанасьев уделял книгам. Он с увлечением читал произведения Чернышев­ского, Писарева, Глеба Успенского и других прогрессив­ных писателей.

Как-то в его руки попала статья Н. В. Шелгунова «Рабочий пролетариат в Англии и Франции». Эта статья с первых же страниц захватила внимание Афа­насьева. Основываясь на фактах, сообщённых Ф. Энгель­сом в его работе «Положение рабочего класса в Англии», Шелгунов нарисовал жуткие картины быта английских рабочих, обречённых на полуголодное существование, в то время как буржуазия утопает в роскоши.

—    А разве у нас, в России, не то же самое? — негодо­вал Афанасьев.

Не раз перечитывал Афанасьев статью Шелгунова. И с каждым разом всё яснее становилась для него окру­жавшая его жизнь, он лучше понимал и нужды рабочих и задачи их борьбы.

Но чтение газет и книг не могло вполне удовлетворить Афанасьева. Он нуждался в живом общении с людьми, которые помогли бы ему узнать всю правду, вместе с ко­торыми он мог бы участвовать в общей борьбе за освобо­ждение трудящихся.

Таких людей он, наконец, встретил. С ними свёл его один студент из социал-демократического кружка.

 

СРЕДИ КРУЖКОВЦЕВ

В 1888 году по всей России прокатилась волна студен­ческих «беспорядков» в знак протеста против жестокой реакции. Оживилась революционная работа среди студенчества. Наиболее передовые студенты опять стали объеди­няться в кружках. Немало таких кружков возникало и в Петербурге, особенно при Технологическом институте и университете. С целью объединения и усиления своей ре­волюционной работы они сформировали центральный студенческий кружок под названием «Социал-демократи­ческое общество».

Под руководством этой центральной организации в студенческих кружках шла усиленная подготовка опыт­ных пропагандистов. Эти пропагандисты-студенты потом направлялись в рабочие кружки, с тем чтобы в свою оче­редь из наиболее сознательных рабочих подготовить мар­ксистов, способных заменить пропагандистов-интеллигентов.

В рабочих кружках студенты вели занятия по особой программе. Её составил Михаил Иванович Бруснев, сту­дент Технологического института, выдающийся организа­тор, игравший руководящую роль в центральном студен­ческом кружке.

Бруснев и его группа считали, что без предваритель­ного повышения общекультурного уровня рабочих-кружковцев невозможно их политическое просвещение, без усвоения основ естествознания невозможно познание ос­нов социализма.

Кружки были организованы во всех рабочих районах столицы — на Выборгской стороне, за Невской заставой, в Галерной гавани, на Васильевском острове, у Обвод­ного канала. В каждом кружке занималось около десяти рабочих разных специальностей. Среди кружковцев были слесари, кузнецы, столяры, печатники, ткачи, наборщики, литографы, литейщики, железнодорожники.

В один из кружков группы Бруснева вошёл и Фёдор Афанасьев при содействии своего товарища по Резвоост­ровской фабрике.

С этим рабочим Афанасьев уже давно дружил. Они часто беседовали о горемычном житье фабричных, о ца­рившем повсюду безудержном произволе. Их возмущала жестокость фабриканта Воронина. Вместе с другими ра­бочими они подписали жалобу на него и подали её фаб­ричному инспектору.

От своего друга Афанасьев не раз получал книги, ко­торые увлекали его. По совету друга он прочитал и статью Н. В. Шелгунова, которая так взволновала его. Прочитан­ное они вместе обсуждали, обсуждали горячо и откро­венно, делясь друг с другом своими думами, не скрывая своих настроений.

—    Ну, Фёдор, — как-то сказал ему друг, — вижу, ты парень надёжный. Приходи сегодня вечером после работы ко мне. Познакомлю тебя с человеком, который может на­учить уму-разуму.

В комнате друга Афанасьев увидел незнакомца. Он тоже был одет по-рабочему. Но Афанасьев приметил, что руки незнакомца очень белы и нежны, да и говор не рабо­чий. Оказалось, что незнакомец — студент, руководитель того рабочего кружка, в котором занимался друг Афа­насьева.

С большим волнением Афанасьев шёл на первое соб­рание кружка. После взаимного ознакомления кружков­цев их руководитель рассказал о цели и задачах кружка. Это был не доклад, а задушевная, товарищеская беседа о тяжёлом положении рабочих в России, о необходимости борьбы против угнетателей-капиталистов, и не только капиталистов, но и против царской власти, которая под­держивала фабрикантов, заводчиков и помещиков, помо­гала им угнетать рабочих и крестьян. А чтобы борьба была успешной, рабочие должны готовиться к ней, орга­низовываться, объединяться.

Шли интересные и содержательные занятия. Немало нового теперь узнал Афанасьев. Его любознательный ум жадно впитывал всё то, что ему ещё не было известно.

С ещё большим интересом Афанасьев читал книги, которые он получал из подпольной библиотеки кружка. «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, «Происхождение семьи, частной собствен­ности и государства» Ф. Энгельса, «Наши разногласия» Г. Плеханова, «Речь Петра Алексеева», «Происхождение видов» Ч. Дарвина, «Рабочий вопрос» Ланге, «Кто чем живёт» Дикштейна, «Рабочее движение и социальная демократия» П. Аксельрода, «История цивилизации в Англии» Бокля, «Спартак» Джованьоли, «Углекопы» Э. Золя, «Политическая экономия» Д. Милля, «Вяленая вобла» М. Салтыкова-Щедрина — всё это было не только прочитано на дому, но и обсуждалось в кружке сов­местно с другими рабочими.

В кружке все полюбили Афанасьева, уважали. Круж­ковцы, молодые парни и девушки, относились к нему, как к старшему товарищу, много испытавшему в жизни.

К Афанасьеву влекло рабочих, так как они при первом же знакомстве с ним чувствовали теплоту товарищеского участия, его необычайную задушевность. И действительно, что-то авторитетное, покоряющее слышалось в его спо­койной, замедленной речи, полной внутреннего убежде­ния. Несмотря на своё слабое здоровье, Афанасьев обла­дал неисчерпаемым запасом энергии. И эту энергию он готов был целиком направить на революционную борьбу.

Осенью 1890 года Бруснев предложил Афанасьеву организовать кружок из известных ему, надёжных рабо­чих. Это поручение Афанасьев успешно выполнил. Ему удалось привлечь в кружок прежде всего двух своих родственников-ткачей — брата Егора и зятя Якова, а также рабочего Григория, по прозвищу Нечёсаный. Затем к ним присоединились две молодые ткачихи — Анюта Гаврилова с фабрики Паля и Вера Карелина с Новой бумагопря­дильной фабрики. Шестым членом кружка стал его организатор сам Фёдор Афанасьев. По его просьбе цен­тральный студенческий кружок должен был прислать пропагандиста.

И вот в один из октябрьских вечеров к нему пришли два одетые по-рабочему парня. В одном из них Афа­насьев признал знакомого студента Цивинского из цен­трального студенческого кружка, другой назвался Ники­тичем. Это был студент-технолог Леонид Борисович Красин.

—   Он будет вести занятия в твоём кружке, — пояснил Цивинский.

Афанасьев договорился с Никитичем, что кружок будет собираться у него, в этой комнате, раз в неделю.

Никитич оказался очень образованным, политически развитым и способным руководителем, а кружковцы — прилежными учениками.

 

В РАБОЧЕМ КОМИТЕТЕ

Расширявшаяся сеть рабочих кружков нуждалась в крепком руководстве.

Осенью 1890 года в Галерной гавани в маленькой ком­нате рабочего Балтийского завода Владимира Фомина собрались организаторы — представители рабочих круж­ков. Для общего, объединённого руководства они решили избрать Рабочий комитет, в который войдут по одному представителю от каждого рабочего района. В комитет вошли ткач Фёдор Афанасьев, слесарь Николай Богда­нов, рабочий судостроительного завода Пётр Евграфов, кузнец Егор Климанов (Афанасьев), рабочий железнодо­рожных мастерских Гавриил Мефодиев и рабочий фаб­рики резиновой мануфактуры Владимир Прошин.

Кроме того, признали необходимым включить в состав комитета для связи одного представителя центрального студенческого кружка. Таким представителем сначала был студент университета Василий Семёнович Голубев, а затем, после его ареста и ссылки в Иркутскую губер­нию,— М. И. Бруснев.

Собирались раз в неделю поочерёдно на квартирах членов комитета.

При комитете была организована касса. Она пополня­лась поступлениями из рабочих кружков преимуще­ственно за счёт ежемесячных членских взносов. В кассе иногда скапливалось свыше тысячи рублей. На эти сред­ства приобреталась литература для комитетской библио­теки, оказывалась помощь пострадавшим от стачек, была куплена пишущая машинка «Лилипут» для печатания ли­стовок. Кассой заведовал Егор Климанов.

Комитет оказывал и другую помощь рабочим в их борьбе с фабрикантами и заводчиками. По его поручению либерально настроенные юристы помогали рабочим составлять жалобы на разного рода притеснения, вели в су­дах дела рабочих по их искам к хозяевам.

Как член Рабочего комитета, Фёдор Афанасьев актив­но участвовал в общем руководстве деятельностью всех рабочих кружков. Но он не прекращал работы непосредственно в своём кружке. Занимаясь в нём и повышая уро­вень своего общего и политического образования, Афа­насьев продолжал выполнять обязанности организатора этого кружка. Именно Афанасьеву многим был обязан кружок, работавший успешно и бесперебойно. Благодаря находчивости своего организатора кружковцы не раз спасались от ареста.

Как-то в декабре 1890 года шло очередное занятие кружка. Вдруг раздался звонок, и дежурный кружковец шёпотом сообщил, что пришёл дворник — было известно, что дворники нередко являлись агентами охранки.

Возникла угроза, особенно для руководителя круж­ка — переодетого Красина.

Нуждаясь в заработке, он в те дни участвовал во все­общей переписи населения Петербурга, причём Красину случайно достался для переписи как раз тот дом, в кото­ром жил Афанасьев и где собрался кружок. В связи с работой по переписи студенту Красину приходилось иметь дело и с тем дворником, который появился в квар­тире Афанасьева.

Как же быть? Если дворник узнает в переодетом Кра­сине знакомого студента, он вызовет полицию, и тогда арестуют не только Красина, но и кружковцев.

Выручил всех Афанасьев. Не растерявшись, он тотчас же приказал Красину держаться в тени, неприметно. За­тем быстро, ещё до появления дворника в комнате, вы­тащил из шкафчика заранее приготовленную бутылку с водкой, расставил на столе рюмки и закуску.

Войдя в комнату, дворник увидел развесёлую компа­нию, которая выпивала и закусывала. Афанасьев объяс­нил ему, что рабочие собрались здесь на именины своего товарища, который занимал в другом доме лишь угол и потому не имел подходящего помещения для приёма го­стей. По его просьбе Афанасьев разрешил отпраздновать именины в своей комнате.

Такое объяснение успокоило дворника. А когда его угостили водкой, то он остался совсем довольным. Опас­ность миновала: подвыпивший дворник удалился, а круж­ковцы возобновили занятия.

С каждым днём в Рабочем комитете повышалось бое­вое настроение. Возникло стремление активизировать ре­волюционную работу, расширить её и вывести за пределы замкнутых кружков на фабрики и заводы, хотя Рабочий комитет и не сознавал в то время всей важности перехода от кружковой пропаганды к массовой агитации среди ра­бочих. Лишь несколько позже слияние социализма с ра3бочим движением успешно осуществлялось «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» под руковод­ством Владимира Ильича Ленина.

В конце января 1891 года в порту рабочие судострои­тельного завода Нового Адмиралтейства забастовали, по­требовав повышения заработной платы и отмены невыно­симых штрафов. Стачка вспыхнула стихийно, без всякого влияния со стороны Рабочего комитета. Однако его члены решили прийти на помощь забастовавшим. По поруче­нию комитета один кружковец проник на завод в мастер­скую, которая ещё не примкнула к стачке, и стал призы­вать рабочих к борьбе, убеждая их присоединиться к своим забастовавшим товарищам.

На петербургских заводах и фабриках, а также среди интеллигенции распространялись подписные листы со штампом: «Временный Рабочий комитет». По этим листам в пользу стачечников было собрано около 600 рублей.

Но как раздать эти деньги? Кому? Кто из стачечников, действительно, нуждался? Это вначале не было известно Рабочему комитету, но вскоре ему удалось всё выяснить.

Принимая пособие, стачечники очень благодарили за по­мощь.

Во время этой забастовки была написана и затем раз­множена на гектографе листовка с призывом к организо­ванной борьбе под знаменем социализма. Эту листовку открыто читали на рабочих митингах.

Такую же листовку Рабочий комитет выпустил в дни стачки рабочих суконной фабрики. Торнтона.

Обе листовки Рабочего комитета воодушевляли ста­чечников на борьбу и оказали большое влияние на рабо­чие массы.

Тогда же зародилась мысль об издании рукописной газеты. Удалось выпустить два номера. Размножались они под копирку. В газете помещались короткие заметки кружковцев о нуждах рабочих, об их столкновениях с ма­стерами, о произволе хозяев. Газета волновала рабочих. Её передавали из рук в руки, зачитывали до дыр.

 

ВПЕРВЫЕ НА ДЕМОНСТРАЦИИ

В начале апреля 1891 года кружковцам стало из­вестно о том, что любимый и уважаемый ими писатель- публицист Шелгунов тяжело заболел.

Николай Васильевич Шелгунов был одним из видных деятелей русского освободительного движения второй по­ловины XIX века. Мировоззрение Шелгунова сложилось под влиянием идей революционных демократов и в осо­бенности Н. Г. Чернышевского. Принципами революцион­ной демократии Шелгунов руководствовался в течение всей своей общественно-политической и литературной деятельности. А в последние годы жизни он значительно приблизился к социал-демократическому движению в России. Очень интересовался трудами Шелгунова В. И. Ленин. В одном из своих писем к А. И. Елиза­ровой-Ульяновой он писал: «Перечитываю с интересом Шелгунова...» ⁶.

Весть о болезни Шелгунова огорчила и взволновала петербургских рабочих. Фёдор Афанасьев и другие члены Рабочего комитета решили послать к заболевшему писа­телю депутацию.

Через знакомую писательницу Е. Т. Бартеневу Рабо­чий комитет запросил Шелгунова, согласен ли он принять депутацию от рабочих для выражения ему соболезнова­ния. Согласие Шелгунова было получено.

Шелгунов был необычайно тронут и вместе с тем уди­влён, что рабочие знают его, ценят.

Рабочий комитет обсудил вопрос о приветственном адресе и о составе депутации. По воспоминаниям В. С. Голубева, «было решено, что адрес напишут сами рабочие, а депутатов пойдёт двое, причём одним из них должен был быть непременно Фёдор Афанасьев, пожилой рабочий, ткач. Его мы намечали и за то, что он был умный, весьма уважаемый товарищами и горячо предан­ный делу рабочий, и за то, что он имел весьма почтенный вид, казался даже стариком...» ⁷.

В рабочую депутацию кроме Фёдора Афанасьева из­брали Николая Богданова, Егора Климанова и Гавриила Мефодиева.

Они встретились с Шелгуновым в его убогой квар­тире во втором дворе дома на Воскресенском про­спекте. В квартире на всём лежала печать нищеты и лишений.

Писатель лежал в постели. Слегка приподнявшись, он с волнением слушал адрес.

Горячие слова товарищеского привета и благодарно­сти глубоко, до слёз растрогали больного. Отвечая рабо­чей депутации, Шелгунов заверял её в том, что весь оста­ток своей жизни он целиком отдаст рабочему классу, его борьбе за освобождение трудящихся.

Слухи о посещении рабочими умиравшего писателя распространились по Петербургу и произвели большое впечатление. Для многих стало очевидно, что на арене об­щественно-политической борьбы появилась новая сила — сознательные рабочие.

Посещение рабочими Шелгунова встревожило царскую охранку. Она опасалась, что в случае смерти писателя рабочие могут устроить противоправительственную демон­страцию. Ещё не изгладились в памяти жандармов не­давние похороны М. Е. Салтыкова-Щедрина (1889) и Н. Г. Чернышевского (1889), в которых приняли участие рабочие совместно со студенчеством, передовой интелли­генцией. Тогда немало тревог пришлось пережить охран­никам.

Опасаясь этого и теперь, петербургский градоначаль­ник намеревался заблаговременно выслать умиравшего писателя из Петербурга. Однако своё решение он не успел осуществить: смерть писателя опередила намерение гра­доначальника.

Рабочий комитет срочно собрался, чтобы обсудить во­прос об участии рабочих в похоронах.

Было решено от имени рабочих возложить венок на могилу умершего. Покупку венка поручили Фёдору Афа­насьеву, Богданову и Мефодиеву. Они купили венок из темнозелёных дубовых веток — символ крепости и мощи рабочего класса.

Хоронили Шелгунова 15 апреля. Это был понедель­ник — рабочий день, и потому не все желавшие смогли участвовать в демонстрации: за отлучку с работы угрожал большой штраф. И всё же к выносу тела умершего собра­лось свыше 100 рабочих. Они пришли прямо с фабрик и заводов, в простой рабочей одежде. Здесь был цвет пи­терского пролетариата, большинство подпольной социал- демократической рабочей организации столицы. Стоя у крыльца квартиры Шелгунова, помещавшейся далеко на втором, заднем, дворе, рабочие тихо переговаривались, вспоминая покойного, его книги и статьи.

Здесь же находилось много интеллигенции, студентов, курсисток, а также большой отряд полиции. Охранники явно растерялись в предчувствии больших «беспорядков» на похоронах «крамольного» писателя. Интеллигентов можно было бы легко разогнать. Но как быть с рабочими, которые держались уверенно, сплотившись вокруг своего большого венка из дубовых веток?

«Беспорядки» начались тотчас же, как только вы­несли гроб из квартиры во двор. Рабочие подняли гроб и понесли его на руках. Полицейские решили запре­тить это. Они стали отрывать руки рабочих от поруч­ней гроба. Пришлось подчиниться требованию охранни­ков.

Положив гроб на катафалк, рабочие понесли на руках свой венок. Темнозелёный из дубовых веток, про­стой и суровый венок закачался над головами де­монстрантов. Вслед за рабочими и остальные участники демонстрации свои венки понесли на руках.

Вытянувшись длинной цепью, венки плавно колыха­лись в руках демонстрантов.

Кто-то выкрикнул:

- Рабочих вперёд!

Толпа расступилась, и группа рабочих со своим вен­ком открыла торжественное шествие.

Постепенно процессия разрасталась, она представляла собой необычайное зрелище. Тысячи демонстрантов ше­ствовали в сопровождении полицейских. На лицах поли­цейских застыл испуг. Процессия двигалась медленно, в полном молчании. Это была грозная противоправитель­ственная демонстрация. Она производила внушительное впечатление.

Всеобщее внимание привлекали рабочие, сгрудившиеся вокруг своего венка. Среди них особенно выделялись двое пожилых, бородатые: суровый Фёдор Афанасьев и высо­ченный, богатырского сложения Фунтиков.

Пришли на кладбище. Тесным кольцом вокруг могилы разместились тысячи людей, обнажив свои головы. Все ближайшие деревья были заняты детворой.

Началась прощальная церемония. Первым произнёс прочувствованную речь писатель П. В. Засодимский, друг Шелгунова. Затем студент прочёл стихотворение, посвя­щённое покойному. Выступили с речами и другие. Послед­ним говорил представитель Рабочего комитета, отметив­ший большие заслуги Шелгунова в общей борьбе за осво­бождение трудящихся.

Прощаясь с писателем, люди брали горсть земли и бросали её в могилу. Вскоре над гробом вырос холмик.

За участие в демонстрации на похоронах Шелгунова рабочие и революционное студенчество заплатили дорогой ценой: многие из них были арестованы и высланы из сто­лицы. Однако эта демонстрация многому научила рабо­чих, спаяла и закалила их, ещё более убедила в необхо­димости непримиримой борьбы.

Демонстрация на похоронах Шелгунова явилась пока­зателем роста революционного сознания русских рабочих. Именно на это указал В. И. Ленин в своей статье «Пер­вые уроки». Отмечая поразительную быстроту в развитии русского пролетариата, В. И. Ленин в 1905 году писал: «1885 год — широкие стачки с ничтожным участием со­вершенно единичных, не сплоченных никакой организа­цией, социалистов... 1891-ый год — участие петербургских рабочих в демонстрации на похоронах Шелгунова, полити­ческие речи на петербургской маевке. Перед нами социал- демократическая демонстрация передовиков-рабочих при отсутствии массового движения» ⁸.

 

ПЕРВАЯ МАЁВКА В РОССИИ

Одну из «политических речей на петербургской маевке», о которой упоминал В. И. Ленин, произнёс Фё­дор Афанасьевич Афанасьев.

Вскоре после похорон Шелгунова Рабочий комитет стал обсуждать вопрос о том, как, где и когда провести маёвку — первую маёвку в России. Кое-кто предлагал организовать открытую демонстрацию с широким привле­чением рабочих масс. Но от этого пришлось отказаться, так как открытое выступление при недостаточной подго­товке питерского пролетариата повлекло бы за собой лишь массовые аресты и даже кровавое побоище. Поэтому решили провести тайное первомайское собрание, пригла­сив на него самых надёжных рабочих, человек 150—200.

Так как 1 мая в 1891 году падало на будний, рабочий день, то было решено назначить маёвку на ближай­шее воскресенье. В рабочий день не все приглашён­ные могли бы уйти с фабрик и заводов. К тому же воскресный, праздничный день был более удобен и по со­ображениям конспирации: под видом праздничного гу­лянья маёвка могла пройти незаметно, не привлекая вни­мания охранки.

Сбор был назначен на 11 —12 часов с тем расчётом, чтобы приглашённые подходили постепенно, в одиночку или небольшими группами. Было также решено посовето­вать участникам маёвки явиться в праздничной одежде и захватить с собой закуску, как будто собрались на за­городную прогулку.

Место для маёвки поручили подыскать Брусневу и Климанову, причём дали наказ учесть конспиративный ха­рактер маёвки. В районе Путиловского завода, в лесу, у самого залива, оказалась большая живописная поляна, окружённая вековыми деревьями. Здесь было тихо и про­сторно. Лучшего, более подходящего места для маёвки не найти, и потому решили здесь собраться.

Тут же наметили места для патрульных постов, а также определили маршруты, по которым должны сте­каться приглашённые из разных районов. Василеостровцы должны добираться морем на лодках; рабочие Невской з.аставы — пешком, полем; выборжцы—любым путём до Нарвских ворот, затем по Петергофскому шоссе и мимо деревни Емельяновки. Путиловцы и другие рабочие Нарвской заставы могли подойти без указки, так как эта местность им хорошо знакома.

О месте сбора и маршрутах к нему приглашённых из­вестили накануне маёвки.

Тогда же Рабочий комитет обсудил содержание речей, с которыми должны были выступить на маёвке Фёдор Афанасьев, Николай Богданов, Егор Климанов и Влади­мир Прошин.

$14   мая, в воскресенье, раньше других на лесной поляне появились Бруснев и Климанов, а также рабочие, назна­ченные нести дозор.

День был ясный, солнечный, тёплый. Лёгкий ветерок тихо шелестел листвой на деревьях. Кругом было без­людно, безмолвно.

Бруснев взобрался на берёзу и прикрепил к ветке красный флажок, к другому дереву прибил щит с над­писью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Климанов же стал разводить дозорных по их постам. В случае появления полиции или подозрительных людей дозорные обязаны условным сигналом предупредить об этом, чтобы собравшиеся могли быстро разойтись и скрыться.

Вскоре на поляну с разных сторон стали подходить участники маёвки. Вместе с рабочими пришли студент Цивинский и юный гимназист Святловский. Оба они, как и Бруснев, были одеты по-рабочему: в мешковатых пид­жаках, в штанах, подвёрнутых в грубые сапоги. Поляна постепенно наполнялась людьми. Всего собралось около 200 человек.

На поляне многоголосо гудело. В ожидании открытия митинга люди оживлённо беседовали, рассказывали друг другу о том, как пробирались на маёвку. Слышались шутки, весёлый смех. По рукам ходили карикатуры. Их нарисовал и принёс с собой Цивинский. На одной из них был изображён царь в виде свиньи, лакающей водку из корыта.

Но вот на бугорок, возвышавшийся посередине поляны, поднялся Богданов. Многие узнали этого живого, очень развитого слесаря железнодорожных мастерских, обла­давшего природным даром красноречия.

На поляне постепенно стихло, и Богданов заговорил. Он призывал собравшихся к непримиримой борьбе — пусть их не смущает, что пока немного бесстрашных борцов за свободу. Было время, когда и на Западе боро­лась лишь горсточка храбрецов, а теперь в Германии и других странах сотни тысяч рабочих объединились в могучие партии и ведут успешную борьбу с капита­листами. Русские рабочие также неизбежно победят, если они вооружат себя и весь народ самым сильным оружием — знанием исторических законов развития чело­вечества.

$1—    Так понесём же теперь мы, товарищи, своё скром­ное знание в народ! — воскликнул Богданов, заканчивая свою речь⁹.

Он говорил горячо, проникновенно. Каждое его слово глубоко западало в сердца слушателей. Об этом им и раньше приходилось слышать, приходилось и самим го­ворить в кружках, в подполье, — говорить полушёпотом, в полутьме душных каморок, при слабом мерцании керо­синовых ламп. Но здесь, на просторе, под открытым не­объятным небом, при ярком солнечном свете погожего дня, в окружении небывалого скопления товарищей-соратников страстные призывы Богданова к борьбе звучали по-особенному, властно, захватывающе.

После Богданова выступил Прошин. Он наизусть знал свою заранее приготовленную речь и всё же явно волновался: непривычно было ему выступать перед таким большим собранием. Выразив сожаление о том, что питер­ские рабочие не смогли собраться 1 мая и провести от­крытую противоправительственную демонстрацию, Про­шин призывал не падать духом, не отчаиваться. Как и Богданов, он сослался на пример зарубежных товарищей, которые, объединяясь и повышая свою политическую со­знательность, успешно борются со своими врагами и в борьбе ещё более крепнут.

$1—    Так будем же, товарищи, развивая и поддерживая друг друга, продолжать начатую борьбу с существующим злом, за осуществление свободы, истины и братства! ¹⁰ — эти последние слова Прошин произнёс с ещё большим вол­нением, радуясь тому, что, видимо, его призывы взволно­вали и других.

На смену Прошину поднялся Афанасьев. Взоры всех устремились к нему. Что-то скажет этот пожилой человек, так много испытавший и познавший в жизни...

$1—    Товарищи! — начал Афанасьев тихо, как бы в глу­боком раздумье. — Обращая внимание на наше положе­ние, мы увидим, что все наши страдания происходят от существующего экономического строя.

Следовательно, чтоб улучшить наше положение, мы должны стремиться к замене существующего экономиче­ского строя, дающего широкий простор для произвольной кулаческой эксплуатации, на более лучший и справедли­вый, социалистический строй.

Говорил Афанасьев медленно, подбирая нужные слова. Его горящие глаза устремились куда-то вдаль, и казалось, что он видел то, о чём говорил, — неизбежную скорую схватку с врагами, а за нею победу:

$1—     Но для того, чтобы осуществить на деле такой эко­номический порядок, нам необходимо приобрести полити­ческие права, которых в настоящее время мы не имеем. Приобрести же политические права мы будем иметь воз­можность лишь только тогда, когда на нашей стороне бу­дет такая организованная сила, которой правительство не решилось бы отказать в её требованиях... ¹¹.

Речь Афанасьева звучала как-то по-книжному. Ви­димо, прежде обо всём этом ему приходилось не столько говорить с другими, сколько читать. И всё же его речь по­коряла слушателей чёткостью и ясностью мысли!

Последним выступил Климанов. Выразив радость по поводу того, что и русские рабочие, наконец, пробу­ждаются, он убеждал своих товарищей в том, что свобода и счастье добываются дорогой ценой. В упорной органи­зованной борьбе, не страшась жертв, рабочие Запада уже сумели отвоевать политические права. Так пусть же и русские рабочие смело и дружно поднимутся на такую борьбу.

—    Будемте учиться объединяться сами и, товарищи, будемте организовываться в сильную партию! Будемте, братья, сеять это великое семя с восхода до захода солнца во всех уголках нашей Русской земли! ¹²

Все речи были горячи, полны пафоса борьбы и веры в победу. Страстные призывы будили мысль, волновали чувство. Слушая своих, более опытных товарищей, люди глубоко задумывались о своей жизни, горькой, безрадост­ной, мучительной, и у них ещё более разгоралось желание бороться за лучшую жизнь, за свободу.

А когда окончились речи, началась оживлённая бе­седа. Разделившись на группы по фабрикам и заводам, по рабочим кружкам, расположившись на лужайке и под деревьями, люди делились впечатлениями от маёвки, рас­сказывали новости фабрично-заводской жизни, вспоми­нали своих товарищей, томившихся в тюрьмах и ссылках. Многие, вынув из сумочек и мешочков провизию, стали закусывать, угощая друг друга. Кое-где по лесу слыша­лось пение. Пели любимые революционные песни «Дуби­нушку», «Отречёмся от старого мира», «Тихо в тюрьме», «Замучен тяжёлой неволей», «Так и рвётся душа». По просьбе организаторов маёвки пели тихо, вполголоса, чтобы не услышали посторонние, прохожие.

Вдруг на поляну выбежал дозорный и сообщил, что в лесу появились охранники. По команде все стали быстро расходиться в разные стороны. Поляна вскоре опустела.

Уходя, гимназист Владимир Святловский и литограф Алексей Карелин вырезали свои инициалы и дату маёвки на коре того дерева, к которому был прибит щит с лозун­гом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Много лет спустя, в 1906 году, вспоминая прошлое, Святловский и Карелин разыскали это дерево, но уже с трудом могли прочесть вырезанную на нём надпись: она от времени очень расплылась.

В день маёвки удалось избежать ареста. Но ночью не­сколько рабочих всё же было арестовано: на их след слу­чайно напали шпики.

Первая маёвка в России по необходимости была за­конспирирована и потому прошла незаметно для широких рабочих масс. Однако она сыграла большую роль в по­следующей революционной борьбе рабочего класса. Речи, произнесённые рабочими на этой маёвке, вскоре стали широко известны. Они распространялись в рукописных списках, размножались на гектографе, печатались в зару­бежных типографиях, а затем читались рабочими и про­изводили на них огромное революционизирующее воздей­ствие.

Особенно важное значение имела речь Фёдора Афа­насьева. По существу это широкая боевая программа борьбы за раскрепощение трудящихся. И такую важную речь поручили произнести именно Фёдору Афанасьеву. Это свидетельствует о его большом авторитете среди ра­бочих, о том, что он в Рабочем комитете играл руково­дящую роль.

Речь Афанасьева выгодно отличалась от других речей ещё и тем, что в ней нет ошибочного противопоставления бесправия русских рабочих формальному политическому равноправию всех граждан в буржуазных государствах Западной Европы. И Богданов, и Прошин, и Климанов в своих речах слишком идеализировали буржуазные «сво­боды». Это проистекало от недостаточной осведомлённо­сти о действительном положении трудящихся в капитали­стических странах. Такой идеализации буржуазных «сво­бод» избежал Афанасьев, видимо, потому, что он лучше знал доподлинную жизнь зарубежных рабочих.

Список первомайских речей попал к бывшему в то время народовольцем Н. Л. Мещерякову, а от него — к М. С. Александрову (Ольминскому). Решив издать речи, М. С. Александров (Ольминский) при помощи П. М. Земса, конторщика из «Общества электрического освещения 1886 года», размножил их на гектографе вместе с особым предисловием «Несколько слов от изда­телей».

В предисловии говорилось: «Вниманию читателей предлагается нечто знаменательное для русской жизни, что заставляет всякого живого человека, мало-мальски разумного и сердечного, сильно призадуматься: вниманию его предлагаются речи рабочих, сказанные пред лицом рабочих же.

С трудовой массой говорят свои же люди — те же ра­бочие, такие же люди тяжёлого мускульного труда, но только своими собственными настойчивыми усилиями до­бившиеся просвещения. Высказывали они свои думы, го­ворили трудовому народу о том, почему так трудно, тяжко живётся ему под «царским и барским гнётом» и что же им всем делать, чтобы перестать быть рабами» ¹³.

По свидетельству М. С. Александрова (Ольминского), «когда были изданы речи рабочих, произнесённые на пер­вомайском собрании 1891 года, интеллигенция не хотела верить, что существуют в России рабочие, способные про­износить или понимать такие речи» ¹⁴.

Другой список первомайских речей, переданный одним кружковцем знакомой учительнице воскресной школы, был также размножен на гектографе в 1892 году. Но в от­личие от первого гектографированного издания во втором издании был добавлен адрес Н. В. Шелгунову и опущено предисловие «Несколько слов от издателей». Третье гекто­графированное издание, появившееся в России не позже 1893 года, было дословной перепечаткой первого издания.

Но гектографированные издания речей небольшими тиражами, конечно, не могли удовлетворить всех запросов массового читателя. Между тем Рабочий комитет в то время не имел подпольной типографии и потому не мог типографским способом отпечатать речи большим тира­жом. Это сделала за границей плехановская группа «Ос­вобождение труда».

В 1892 году в Женеве была издана брошюра под за­главием «Первое мая 1891 года. Четыре речи рабочих, произнесённые на тайном собрании в Петербурге. С при­ложением адреса петербургских рабочих Н. В. Шелгунову и предисловием Г. Плеханова».

В этом предисловии Г. В. Плеханов писал: «Мы печа­таем их, во-первых, потому, что полезно облегчить их распространение в более широких кругах рабочего класса, а во-вторых, ещё и потому, что они должны, по нашему мнению, привести много и много обращений в рядах той «интеллигенции», которая до сих пор слушала толки о предстоящем пробуждении русского пролетариата как привлекательную, но совершенно фантастическую сказку... Наши красиво и гладко написанные самобытные про­граммы не выживали у нас иногда и трёх лет; негладко изложенная в 3-ей речи (т. е. речи Фёдора Афанасьева. — П. Б.) западническая программа русских рабочих оста­нется непоколебимой до тех пор, пока не осуществится усилиями революционного пролетариата» ¹⁵.

 

В БОРЬБЕ ЗА ПАРТИЮ

За участие в студенческих «беспорядках», в демонстра­ции на похоронах Н. В. Шелгунова и маёвке многие пе­тербургские рабочие и студенты были высланы из сто­лицы. При этом царская охранка хотела не только нака­зать «виновных», но и помешать дальнейшему развитию социал-демократического движения в Петербурге.

Но высылая и разбрасывая петербургских революцио­неров по разным городам, царская охранка против своей воли способствовала этим распространению социал-демо­кратических идей по всей России, содействовала расши­рению социал-демократического движения.

Учитывая это, Рабочий комитет решил установить связи с высланными из Петербурга товарищами, чтобы через них объединить всех русских социал-демократов и руководить общей революционной борьбой в России. С этой целью члены Рабочего комитета вели переписку с ссыльными, передавали им революционную литературу и деньги, выезжали сами к ним для оказания помощи, для непосредственного руководства.

Прочную связь установили с Тулой, где с 1890 года на­ходились высланные из столицы рабочие Николай Руделев и Василий Буянов. Из Петербурга в Тулу приехали ещё рабочие, высланные за участие в демонстрации на по­хоронах Н. В. Шелгунова. Затем по предложению Рабо­чего комитета прибыл Гавриил Мефодиев из Ревеля, куда он был сначала выслан и где сидел без дела. С их приездом революционная работа оживилась. Было орга­низовано несколько рабочих кружков. Для связи с ними Рабочий комитет направил Фёдора Афанасьева в Тулу. Здесь он пробыл несколько дней, познакомился с рабо­чими кружками, помог им укрепиться, снабдил подполь­ной литературой.

Рабочий комитет установил связь с Нижним Новгоро­дом через высланного из Петербурга студента Леонида Красина, с Череповцом — через рабочего Егора Хренова, с Иваново-Вознесенском — через студента Фёдора Кон­дратьева, а также с Киевом, Харьковом, Ригой, Тифли­сом, Костромой и другими городами.

Налаживалась связь и с Москвой. Весной 1891 года в Петербург приехал руководитель социал-демократиче­ского кружка при Московском университете студент Пётр Кашинский. Он вёл переговоры с Брусневым о совмест­ной борьбе петербургских и московских революционеров.

Вскоре после этого Рабочий комитет решил направить Фёдора Афанасьева в Москву на постоянную работу. По поручению Рабочего комитета Леонид Красин по дороге в Нижний Новгород, в ссылку, заехал в Москву и там до­говорился с Кашинским о переезде Афанасьева. Услови­лись, что Афанасьев попытается поступить на одну из московских текстильных фабрик, с тем чтобы можно было завязать связи с революционно-настроенными рабочими и формировать из них подпольные кружки. Кашинский же обязался направлять в эти кружки пропагандистов из сво­его студенческого кружка. Кроме того, как состоятельный человек, Кашинский обещался выдавать Афанасьеву ежемесячно по десяти рублей на прожитие, до тех пор пока тот не будет иметь своего заработка.

В этой денежной помощи Афанасьев сначала не ну­ждался, так как по приезде в Москву ему удалось сразу же устроиться ткачом на фабрику Филонова. Но вскоре оказалось, что из-за слабости зрения Афанасьев не мог ткать. Ему пришлось уйти с фабрики и работать в подполье на правах профессионального революционера.

Вскоре к нему на помощь приехал из Череповца Егор Хренов и поступил чернорабочим на механический завод. Вместе с Хреновым Афанасьев стал привлекать ткачей и металлистов в подпольные кружки. Это было очень трудно, так как московские рабочие в то время были про­никнуты народовольческим духом, а социал-демократиче- ские взгляды были им чужды. Приходилось вести упорную борьбу с народовольческим влиянием в рабочей среде.

Несмотря на эти трудности, пропагандистская дея­тельность Афанасьева была плодотворной. К зиме 1891 года уже шли занятия в нескольких социал-демократиче­ских кружках.

К этому времени зрение Афанасьева немного улучши­лось. Желая восстановить непосредственные связи с ра­бочими массами, он снова стал работать ткачом, устроив­шись на фабрике Товарищества Прохоровской Трёхгорной ситценабивной мануфактуры. При 2 тысячах рабочих стоимость товаров, производимых на этой крупной фаб­рике, превышала 5 миллионов рублей в год. Из наиболее передовых рабочих «Прохоровки» Афанасьеву также уда­лось организовать кружок. По свидетельству Бруснева, приезжавшего в Москву в конце лета 1891 года, Афа­насьев не только успешно организовывал кружки, но в не­которых из них сам вёл занятия, руководил ими.

Кроме Москвы, Бруснев побывал в Туле, в Нижнем Новгороде, а также установил связь с Киевом. Всюду со­циал-демократическое движение укреплялось и разраста­лось. Всюду рабочие объединялись вокруг социал-демо­кратического знамени.

Вернувшись в Петербург, Бруснев передал представи­тельство в Рабочем комитете М. С. Александрову (Оль­минскому), а сам опять выехал в Москву на постоянное жительство: здесь он как окончивший Технологический институт получил должность инженера в мастерских Мо­сковско-Брестской железной дороги.

С переездом Бруснева в Москву здесь развернулась и работа по объединению всех русских социал-демократов. В этой работе ближайшим помощником Бруснева был Афанасьев.

Первоочередной своей задачей Бруснев и Афанасьев считали объединение разрозненных студенческих и рабо­чих кружков в Москве. Студенческие кружки, группиро­вавшиеся вокруг Кашинского, нуждались не только в ор­ганизационном объединении, но и в политическом пере­воспитании, так как они и сам Кашинский ещё не вполне отрешились от народовольческих взглядов. «...Мне с Ф. Афанасьевым, — вспоминал впоследствии М. И. Брус­нев, — немало пришлось потратить энергии в борьбе с этими взглядами» ¹⁶.

Ещё больше энергии пришлось потратить в идейной борьбе с кружками, находившимися под влиянием быв­шего студента Михаила Егупова. На первых порах Афа­насьев и Бруснев возражали против переговоров и сбли­жения с Егуповым, ярым террористом-народовольцем. Но Кашинский убедил их в необходимости такого сбли­жения. Было учтено, что вокруг Егупова группируется большинство московских подпольных кружков, привлече­ние которых к социал-демократическому движению зна­чительно увеличило бы революционные силы. Важно было и то, что Егупов имел широкие связи с революцион­ным подпольем во многих городах России, а также с рус­скими политическими эмигрантами за рубежом. Именно через Егупова кружки Афанасьева — Бруснева — Кашин­ского получали из-за границы нелегальную литературу плехановской группы «Освобождение труда», например, «Всероссийское разорение» Г. В. Плеханова, четыре пер­вомайские речи петербургских рабочих и другие книги, брошюры, журналы.

На одном из совещаний с Егуповым прочитали статью Веры Засулич «Революционеры из буржуазной среды», на­печатанную в зарубежном журнале «Социал-демократ». Обсуждение этой статьи должно было выявить взгляды Егупова, Бруснева, Афанасьева, Кашинского и других участников совещания по основным вопросам револю­ционной борьбы. Возражая Егупову, Бруснев утверждал, что решающая роль в революции принадлежит рабочему классу, который способен выделять из своей среды сознательных борцов за освобождение трудящихся.

Показателем этого явилось выступление четырёх петер­бургских рабочих с речами на маёвке 1891 года.

Переговоры с Егуповым о совместной работе закончи­лись успешно в начале января 1892 года. После объеди­нения всех московских кружков работа группы Афа­насьева — Бруснева — Кашинского — Егупова приняла широкий размах. Был сформирован Временный организа­ционный исполнительный комитет. Он начал расширять революционные связи с другими городами, приступил к подготовке созыва всероссийского съезда, на котором предполагалось утвердить партийную программу и избрать руководящий орган для революционного перево­рота в России ¹⁷.

Однако всё это не могло осуществиться прежде всего потому, что у руководителей Временного организацион­ного исполнительного комитета не было ни необходимого опыта, ни единства целей и задач.

В состав комитета вошли люди разных политических убеждений, люди, не вполне проверенные, недостаточно стойкие. При налаживании связей с местными подполь­ными организациями они порою не соблюдали конспира­тивной осторожности, проявляли излишнюю доверчи­вость. Всё это обрекало комитет и его мероприятия на провал. Агенты царской охранки смогли проникнуть в эту организацию и в нужный момент арестовать её участников.

В начале апреля 1892 года в Москву из-за границы приехал С. Г. Райнич, заведующий типографией плеха­новской группы «Освобождение труда». Приехал тайно, под именем Франца Ляховича. Он привёз для русских под­польных кружков много нелегальной литературы. При встрече на квартире Бруснева Райнич по поручению Г.В. Плеханова предложил руководителям московского революционного подполья установить более постоянную деловую связь с группой «Освобождение труда» для со­вместной революционной борьбы. В частности, было пред­ложено периодически переводить в Женеву деньги на из­дание нелегальной литературы для русского подполья; по­сылать статьи, написанные в России, для их напечатания в женевской типографии; организовать сбор средств для издания за границей социал-демократической газеты на русском языке.

Со всеми этими предложениями вполне согласились и Бруснев, и Афанасьев, и Кашинский, и Егупов. Было ре­шено, что газета будет выходить под названием «Проле­тарий», а на её издание москвичи обязались выслать в Женеву «двести рублей вместе со статьями к концу мая с тем расчётом, чтобы первый номер газеты мог выйти к концу июня» ¹⁸.

Перед отъездом Райнича из Москвы в ночь под пасху ещё раз собрались на квартире Бруснева. На этом сове­щании Кашинский ознакомил с составленным им проек­том «Программы Временного организационного исполни­тельного комитета».

Этот проект программы Кашинского содержал в себе смесь народовольческих и социал-демократических взгля­дов, и потому против него решительно возражали Афа­насьев и Бруснев. Разгорелись споры. Обнаружились рез­кие расхождения, в результате чего проект Кашинского не был утверждён.

8 апреля Райнич (Ляхович) выехал за границу. Пред­полагали вскоре выехать из Москвы также Бруснев, Егупов и Кашинский с нелегальной литературой для подполь­щиков в других городах. Но это не удалось. Царская охранка, уже напавшая на след Временного организа­ционного исполнительного комитета и следившая за его революционной работой, теперь решила ликвидировать эту подпольную организацию: дальнейшая её деятель­ность была признана весьма опасной для царизма.

12 апреля в Варшаве арестовали Райнича (Ляховича), а 25 апреля — Егупова на московском вокзале с билетом в Тулу, Бруснева — на его квартире с чемоданом подполь­ной литературы, приготовленной для Петербурга. Кашин­ский был схвачен по пути в Киев. Были произведены обы­ски и аресты также в Нижнем Новгороде, Курске, Киеве, Харькове.

Афанасьеву, находившемуся в квартире Бруснева ночью накануне его ареста, удалось убежать от жандар­мов и скрыться. Но долго оставаться в Москве было опасно. Спасаясь от ареста, Афанасьев поехал в Тулу, чтобы предупредить Руделева и других революционеров

обопасности. Кроме того, Афанасьев рассчитывал при их помощи укрыться в Туле, поступив там на работу. Но всё это оказалось невозможным. В Туле шли повальные обыски и аресты.

Афанасьеву пришлось покинуть и Тулу.

Отсюда он поехал в Петербург.

 

В ТЮРЬМАХ И ССЫЛКЕ

В Петербурге Афанасьев встретил одного из своих старых друзей — Константина Максимовича Норинского, активного участника петербургских подпольных кружков, ставшего впоследствии членом ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Норинский работал на Балтийском судостроительном и механическом заводе Морского министерства. Располо­женный на Васильевском острове, этот завод уже в то время стал одним из самых крупных предприятий сто­лицы: на нём работало свыше 2 тысяч человек.

Трудно было нелегальному устроиться на этом воен­ном заводе. Но при содействии Норинского Афанасьеву всё же это удалось. Его зачислили чернорабочим.

С присущей ему энергией он принялся за восстанов­ление старых и организацию новых рабочих кружков. Революционную пропаганду Афанасьев вёл не только на Балтийском заводе, но и на других предприя­тиях.

Однако недолго продолжалась революционная дея­тельность Фёдора Афанасьева в столице. Вскоре царская охранка напала на след «государственного преступника», скрывшегося от ареста в Москве.

Спасаясь в Петербурге от жандармов и шпиков, Афа­насьев менял одну квартиру на другую, переодевался, принимал и другие меры предосторожности, но ничто не помогло. 12 сентября 1892 года его арестовали и отвезли на Шпалерную улицу в одиночную камеру трёхэтажного дома предварительного заключения.

В эту же тюрьму, в камеру № 193, через три года был заключён Владимир Ильич Ленин, организатор и руково­дитель «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Вскоре Афанасьева вызвали на допрос к жандарм­скому ротмистру. Тщетно старался жандарм выпытать у допрашиваемого желательные для охранки показания. На все его наводящие и коварные вопросы Афанасьев от­вечал отрицательно.

Убедившись в стойкости Афанасьева, жандарм пере­менил тон и приёмы допроса. Прикинувшись расположен­ным к Афанасьеву, он заговорил вкрадчивым, участливым голосом:

—    Я вполне понимаю и знаю, что вы не так виновны во всём этом. Вы, простой рабочий-ткач, по неопытности подпали под пагубное влияние студентов Бруснева, Ка­шинского, Егупова. Они совратили вас. Вы их жертва. И пусть они понесут наказание за это. А вы лишь сознай­тесь — и будете свободны...

Но и это не помогло следователю. Афанасьев продол­жал отказываться, на все вопросы о революционном под­полье отговаривался незнанием. Ни угрозами, ни сове­тами, ни соблазнительными обещаниями охранник не смог сломить волю убеждённого революционера.

Пришлось удовлетвориться лишь теми показаниями, которые собственноручно вписал Афанасьев в протокол дознания:

«Фёдор Афанасьев (без фамилии) родился в 1859 году, в деревне Язвище, Ямбургского уезда, вероисповедания православного, крестьянин означенной деревни Язвище. Великоросс, русский подданный, крестьянин, места по­стоянного жительства не имею, а живу там, где нахожу работу; приписан к деревне Язвище. Ткач, средства к жизии — мои личные заработки. Холост. Родители умерли. Имею трёх братьев: Егора, Прокофия и Алексея; первые два живут в Петербурге, занимаясь ткацкой рабо­той на фабриках, а последний на родине, занимается сельским хозяйством.

Учился в фабричной школе Кренгольмской мануфак­туры в Нарве и кончил курс по 4-му разряду. Воспиты­вался на свой счёт. За границей не был. К суду не при­влекался. Виновным к революционному кружку или тай­ному сообществу себя не признаю. Михаила Ивановича Бруснева не знаю и в предъявленной мне ныне фотогра­фической карточке не признаю никого из своих знакомых или лица, когда-либо мною виденного. Фёдор Афа­насьев» ¹⁹.

Вскоре Афанасьева перевезли в Москву. Здесь, на за­пасных путях Николаевского вокзала, арестованного вы­вели из тюремного вагона, посадили в чёрную закрытую карету и отвезли в Таганскую тюрьму, где уже полгода томились в заключении Бруснев, Красин, Кашинский и другие революционеры, привлечённые «по делу Егупова».

Опять одиночная камера, душная и смрадная. Опять медленно потянулся день за днём. Тяжёлые мысли давили на мозг. Неугомонное сердце революционера из­нывало в непривычной неволе. Сырой, пронизывающий холод сжимал тело. Кругом было мрачно и глухо. Лишь изредка слышался железный лязг засова и тоскливо скри­пела дверь: входил тюремщик с миской прокисших щей и кружкой воды. На миг при открытой двери явственнее проступала зелёная плесень на отсыревших стенах, гряз­ная слякоть на полу, зловонная деревянная параша в углу. И становилось на душе ещё омерзительнее. Но выходил из камеры тюремщик — и снова тоскливый скрип двери, снова полумрак, снова томительное одиночество, снова гробовая тишина. И тогда можно было уловить нуд­ное жужжание одинокой осенней мухи, бившейся в окон­ное стекло.

Сидя в камере, Афанасьев мысленно переносился на волю. Там короткие дни быстро истлевали на осеннем солнце. Из маленького оконца было видно, как над Мо­сквой проплывали, клубясь, тяжёлые облака. И лишь из­редка сквозь прорехи сереньких туч прорывались тусклые лучи солнца. За короткими днями тянулись длинные бес­сонные ночи, полные безрадостных дум.

Истёк сентябрь, за ним — октябрь, ноябрь, декабрь, январь. Казалось, что об узнике забыли жандармы. Но это была их хитрая уловка. Они рассчитывали, что Афа­насьев не выдержит такого долгого одиночества и даст от­кровенные показания.

17 февраля 1893 года Афанасьева вызвали на второй допрос. Следователь всячески пытался вырвать у него признание, но Афанасьев, как и прежде, ни в чём не со­знавался, упорно сопротивлялся всевозможным ухищре­ниям его.

—   Отведи его опять в камеру! — приказал конвой­ному раздосадованный следователь.

Снова потянулись томительные дни и недели тюрем­ного заключения. Многое пришлось за это время пере­жить Афанасьеву, много тяжёлых дум пришлось переду­мать в долгие, бессонные ночи на жёстком соломенном тюфяке.

Тяжело было быть в неволе ему, с его неугомонным характером. Тревожили печальные вести о продолжав­шихся арестах, о безудержном разгуле царской охранки. Больно, мучительно больно было узнавать об этом, но ещё мучительнее сознавать своё бессилие.

Но ничто не могло погасить веру Афанасьева в окон­чательную победу. Ничто не могло сломить его волю к борьбе.

Даже находясь в мрачном, полицейском застенке, в ожидании приговора, Афанасьев не падал духом и про­должал готовиться к дальнейшей борьбе. На свой арест и тюремное заключение он смотрел, как на временную пере­дышку. Желая с пользой проводить время вынужден­ной бездеятельности, Афанасьев много читал: по его на­стоянию, ему разрешили получать книги.

Тяжёлые, невесёлые думы наедине, чтение, тревожный, чуткий, неосвежающий сон — и опять чтение. Так день за днём проходило время, не измерявшееся по часам.

Но вот 18 мая 1893 года Афанасьева в третий раз под­вергли суровому допросу. Несмотря на все домогатель­ства следователя, Афанасьев продолжал упорствовать и на все его вопросы отвечал уклончиво, не выдавая своих товарищей по революционной борьбе, отрицая своё уча­стие в ней.

Между тем следствие по обвинению остальных аресто­ванных задерживалось. Поэтому, не имея оснований для содержания Афанасьева под стражей, охранка была вы­нуждена освободить его временно, до общего приговора всем привлечённым «по делу Егупова». 1 июля 1893 го­да Афанасьева отправили из Таганской тюрьмы на его родину, в деревню Язвище, под особый надзор по­лиции.

Только в конце 1894 года закончилось следствие «по делу Егупова». 7 декабря царь по докладу министра юстиции Муравьёва «высочайше повелеть соизволил раз­решить... дело административным порядком» ²⁰.

В числе 34 обвинённых в «государственных преступ­лениях» был и Фёдор Афанасьев. Его по царскому пове­лению решено было подвергнуть дополнительному тюрем­ному заключению на один год, а потом сослать в Язвище ещё на один год под гласный надзор полиции.

Но не вдруг разыскали Афанасьева, чтобы заключить в тюрьму. В деревне Язвище его не оказалось. Летом 1893 года, получив разрешение на проживание в Нарве, Афанасьев в этот город не явился и скрылся ²¹.

Начались поиски. Только 4 февраля 1895 года охранка напала на его след в Петербурге, арестовала и заключила в.одиночную камеру тюрьмы «Кресты» ²².

Находясь в этой тюрьме, Афанасьев душевно страдал не столько от одиночества в неволе, сколько от сознання того, что люди, вместе с которыми он боролся и в которых верил, оказались или предателями, или малодушными обывателями.

Не выдержав тюремного заключения, Егупов ещё в июле 1893 года пошёл на предательство и выдал всех, с кем общался в революционном подполье. В своих об­ширных показаниях на 73 исписанных мелким почерком листах он подробно доносил о том, где, когда и с кем встречался, кто и что говорил и делал, какие цели пресле­довала подпольная организация ²³. Эти подробные до ме­лочей записи предателя послужили царской охранке ос­нованием для ареста многих революционеров и обвинения их в «государственных преступлениях».

Предателем оказался также и Руделев. На допросе он выдал жандарму своих товарищей по революционной борьбе.

Смалодушничали Кашинский, Вановский и многие дру­гие приговорённые к тюремному заключению и ссылке. Они «раскаялись в преступной деятельности» и в своих прошениях на имя царя слёзно умоляли о помиловании.

Бруснев, вместе с которым так дружно, плечом к плечу, боролся Афанасьев, утратил мужество и стой­кость, прекратил борьбу, отошёл от революционного дви­жения. Находясь в тюрьме, а затем в ссылке, Бруснев много раз обращался к царским министрам и к самому царю с просьбой о смягчении своей участи, ссылаясь на то, что ошибочное обвинение его в терроризме основано лишь на ложном показании Егупова.

Горько и больно было узнавать об измене и малоду­шии своих бывших товарищей.

Но с воли доходили до Афанасьева и радостные вести о том, что там революционная борьба продолжается, что ею теперь руководит Владимир Ильич Ульянов (Ленин), убеждённый и стойкий марксист, проявивший выдающиеся организаторские способности, завоевавший любовь и признание петербургских рабочих. Эти ободряющие вести укрепляли веру Афанасьева в силы рабочего класса, в окончательную победу революционного дела.

В. И. Ленин приехал в Петербург 31 августа 1893 года и сразу же принялся за создание революционной мар­ксистской рабочей партии. Об этой революционной дея­тельности В. И. Ленина Афанасьев впервые узнал в 1894 году, когда нелегально пробрался из Язвища в столицу. Осенью этого года ему удалось прочитать книгу В. И. Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» Эта книга, отпечатан­ная на гектографе и распространявшаяся подпольно среди петербургских рабочих, окончательно убедила Афа­насьева в идейной несостоятельности народничества и вместе с тем ещё более доказала правоту социал-демокра­тического движения. По этой книге Афанасьев ещё яснее понял, что необходимо прежде всего организовать из раз­розненных социал-демократических кружков единую революционную рабочую партию, что рабочий класс в союзе с крестьянством сможет свергнуть царизм, после чего борьба за социалистическую революцию увенчается полной победой.

Во время пребывания в тюрьме Афанасьев всячески пытался поддерживать связь с революционным подпольем. Иногда это удавалось ему. Он радовался, когда узнал, что осенью 1895 года В. И. Ленин сумел объединить все раз­розненные петербургские социал-демократические рабочие кружки в один «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» и тем самым подготовил создание революционной марксистской рабочей партии, что соединение социализма с рабочим движением теперь практически осуществля­лось под руководством В. И. Ленина.

В ленинский «Союз борьбы» вошли и те рабочие-пере­довики (К. М. Норинский, И. И. Кейзер, М. А. Фишер, В. А. Шелгунов и другие), которые своё первое политиче­ское воспитание получили в подпольных кружках петер­бургского Рабочего комитета. Следовательно, Афанасьев и другие руководители Рабочего комитета участвовали в подготовке тех революционных кадров, на которые опи­рался В. И. Ленин, создавая «Союз борьбы». И это осо­бенно радовало Афанасьева.

—   Наш труд, наша борьба не пропали даром, — ду­мал он.

Каждая весточка с воли убеждала Афанасьева в том, что «Союз борьбы» успешно выполнял огромную, небыва­лую роль в рабочем движении и революционной борьбе, что В. И. Ленин — организатор и руководитель «Союза борьбы» — становится признанным вождём рабочего класса, любимым учителем, к голосу которого внимательно прислушиваются рабочие массы, и потому велико было огорчение Афанасьева, когда до него, в оди­ночную тюремную камеру, дошла весть о том, что в ночь на 9 декабря 1895 года жандармы разгромили «Союз борьбы» и арестовали В. И. Ленина.

4 февраля 1896 года, после окончания срока тюрем­ного заключения, Афанасьева сослали в деревню Язвище²⁴.

Здесь, в глуши, вдали от политических центров он пы­тался вести революционную пропаганду среди местного крестьянства, а также среди рабочих соседних фабрик. Но это удавалось ему, находившемуся под гласным надзором полиции, с трудом, к тому же Афанасьева тянуло к боль­шой общественно-политической работе в каком-нибудь крупном городе.

Поэтому, когда истёк годичный срок ссылки, Афа­насьев решил уехать из деревни. Но куда? Вернуться в столичные города — в Петербург или Москву — он, как поднадзорный, не имел права, а жить там нелегально было невозможно: петербургские и московские охранники хорошо заприметили Афанасьева и потому могли легко изловить его.

Учитывая всё это, Афанасьев решил поехать в Одессу. Он надеялся, что в этом отдалённом большом городе он сможет не только укрыться от охранки, не только иметь заработок, но и возобновить революционную борьбу.

Эти надежды не оправдались. Текстильных фабрик в Одессе не оказалось, и потому Афанасьев не смог рабо­тать по своей специальности. Пришлось стать грузчиком в одесском порту. Но очень тяжёлая работа грузчика была не по силам состарившемуся, больному, измучен­ному в тюрьмах Афанасьеву, а в случае лишения работы ему угрожал голод. Не удалось также Афанасьеву уста­новить связь с местными революционерами.

Что же делать? Крайняя нужда заставила Афа­насьева вернуться в деревню Язвище.

Но жажда революционной борьбы не оставляла его в покое: он опять стремился вырваться из деревенской глуши. И в этом ему помог его брат Егор, находившийся тогда в Иваново-Вознесенске.

Егор Афанасьевич Афанасьев под влиянием своего старшего брата в 1890 году тоже примкнул к революцион­ному движению и занимался в одном из петербургских подпольных кружков.

В июне 1893 года Егор Афанасьев был арестован и за­ключён в тюрьму. Следствие затянулось почти на два года. 26 апреля 1895 года царь Николай II приказал уста­новить над Афанасьевым гласный надзор на два года в избранном им месте жительства вне столиц и столичных губерний.

Согласно изъявленному Афанасьевым желанию он был выслан из Петербурга в Иваново-Вознесенск²⁵.

Здесь ткач Егор Афанасьев надеялся легко получить работу. Действительно, он быстро устроился на ткацкой фабрике Бурылина.

Узнав о бедственном положении своего старшего брата, Егор отправил ему в Язвище письмо, в котором приглашал переехать в Иваново-Вознесенск.

Это письмо очень обрадовало Фёдора Афанасьева. В Иваново-Вознесенске — крупном центре текстильной промышленности России — он мог не только иметь зара­боток, но и участвовать в массовом рабочем и револю­ционном движении.

В августе 1897 года Фёдор Афанасьевич в четвёртый раз покинул родную деревню.

 

СНОВА СРЕДИ ТКАЧЕЙ

Приехав в Иваново-Вознесенск, Афанасьев 19 авгу­ста 1897 года был принят на ту же фабрику, где работал его брат Егор ²⁶. По сравнению с другими иваново-вознесенскими предприятиями на этой фабрике заработки были ниже. Зато её владелец Бурылин не отказывал в работе и тем, кто находился под надзором полиции.

В то время в Иваново-Вознесенске насчитывалось свыше 20 тысяч рабочих и около 50 предприятий, преиму­щественно текстильных фабрик. Кроме того, в кустарных мастерских и на дому работало несколько тысяч ремеслен­ников, тоже по преимуществу текстильщиков. Уже тогда этот город славился как «русский Манчестер»², как «сто­лица ткачей» и «ситцевое царство». Вместе со своими семьями рабочие и ремесленники составляли подавляющую часть населения города. Рабо­чим и ремесленникам противостояла лишь местная бур­жуазия — кучка фабрикантов, заводчиков и купцов. В этом «безуездном» фабричном городе Владимирской губернии чиновничество и интеллигенция были незамет­ной прослойкой, почти не было и дворянства.

Пролетариат и буржуазия в Иваново-Вознесенске раньше, чем во многих других городах, почувствовали взаимную вражду. Их противоречивые интересы здесь особенно чётко обнажались. Фабриканты стремились к на­живе посредством зверской эксплуатации рабочих; рабо­чие же добивались повышения своих заработков за счёт чрезмерных барышей фабрикантов. Антагонизм двух вра­ждебных классов проявлялся очень остро, в ожесточён­ных схватках.

Тяжело, безрадостно жилось рабочим «русского Ман­честера». Каждый день их постылой жизни начинался долгой подневольной работой на фабриках и кончался ко­ротким беспробудным сном чрезмерно уставших людей. Долгая работа, короткий сон — и только. Для культур­ного отдыха и развлечений не оставалось ни одного часа. И так каждый день. Даже в воскресные дни многие рабо­чие не могли отдохнуть, так как у них за неделю накапли­валось много работы по дому, в семье.

Гнёт и нищета становились настолько невыноси­мыми, что рабочие больше не могли терпеть. Они бро­сали работу, объявляли забастовку, предъявляли фаб­рикантам требования о сокращении рабочего дня, о повышении заработной платы, об отмене штрафов. Ива­ново-Вознесенск был одним из самых ранних и жарких очагов рабочего и революционного движения, так как здесь зверская эксплуатация и гнёт очень рано стали вынуждать рабочих на ожесточённую борьбу против фабрикантов.

Ещё в начале XIX века иваново-вознесенские ткачи не раз поднимались против своих ненавистных угнетателей, и с каждым разом классовая борьба всё более обостря­лась и усиливалась.

Особенно внушительными были стачка, вспыхнувшая летом 1879 года на фабрике Зубкова, и стачка 1885 года, охватившая несколько фабрик. Рабочим удалось добиться от фабрикантов частичных уступок.

Это окрылило иваново-вознесенских рабочих. Они впервые почувствовали свою силу.      

Однако эта сила ослаблялась и распылялась вследствие того, что рабочие ещё были неорганизованны, а их стачки вспыхивали стихийно и разрозненно. Стихийный характер имела и мощная стачка 1889 года, когда иваново-вознесенские текстильщики в исступлении разбивали камнями окна фабричных корпусов, громили дома фабри­кантов.

Стачечное движение в Иваново-Вознесенске станови­лось более организованным и сильным лишь после того, как революционной борьбой стали руководить сознатель­ные рабочие — социал-демократы.

В 1892 году в Иваново-Вознесенске при содействии высланного из Петербурга студента Фёдора Алексеевича Кондратьева возник первый рабочий социал-демократи­ческий кружок. В этом кружке рабочие знакомились с марксистской литературой, читали и обсуждали доклады по экономическим и политическим вопросам.

К 1895 году количество членов этого кружка значи­тельно возросло. Собравшись на маёвку за городом, на реке Талке, рабочие-кружковцы решили объединиться в «Иваново-Вознесенский рабочий союз», а на его нужды отчислять 2% от своего заработка.

В том же 1895 году Владимир Ильич Ленин объединил в Петербурге все марксистские рабочие кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

Между петербургским «Союзом борьбы за освобожде­ние рабочего класса» и «Иваново-Вознесенским рабочим союзом» тогда же была установлена тесная связь. От пе­тербургских товарищей, руководимых В. И. Лениным, иваново-вознесенцы получали революционные книги, бро­шюры и листовки, а сами в свою очередь сообщали в Пе­тербург о своей революционной деятельности. С тех пор революционные рабочие Иваново-Вознесенска стали пре­данными учениками и последователями В. И. Ленина и строго руководствовались его указаниями.

Под влиянием «Иваново-Вознесенского рабочего со­юза» стачечное движение развивалось более организо­ванно. В октябре 1895 года забастовали рабочие фабрики «Товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфак­туры». Срочно собрались члены «Иваново-Вознесенского рабочего союза». Некоторые из них предлагали принять активное участие в забастовке, возглавить её. Другие же, опасаясь разгрома ещё неокрепшей организации, выска­зывались против такого участия. После споров при­няли компромиссное решение: отдельные члены союза могут принять активное участие в забастовке, но за свой страх и риск, не раскрывая и не выдавая свою органи­зацию.

Многие члены союза так и поступили. Они ходили по фабрикам, агитировали, организовывали многолюдные митинги, выступали на них с призывом не прекращать борьбу.

Стачка расширялась, захватывая и другие фабрики. Перетрусившие фабриканты просили владимирского гу­бернатора о помощи. В Иваново-Вознесенск спешно при­были сибирский гренадерский полк и две сотни казаков. Началась кровавая расправа с забастовщиками. Их хле­стали нагайками, избивали шашками, а наиболее актив­ных арестовывали и высылали из города. После двухне­дельного сопротивления рабочие были вынуждены прекра­тить стачку.

Однако никакие репрессии не смогли навсегда заглу­шить, приостановить революционную борьбу. Она с ка­ждым годом нарастала и обострялась, причём руководя­щая роль «Иваново-Вознесенского рабочего союза» в этой борьбе усиливалась. Следуя указаниям В. И. Ленина и примеру петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», иваново-вознесенские социал-демо-краты от пропаганды марксизма в небольших кружках пе­решли к широкой агитации среди рабочих масс непосред­ственно на предприятиях.

Весною 1897 года на многих фабриках Иваново-Возне­сенска были оформлены рабочие марксистские кружки. Из своей среды они выбрали уполномоченных для связи с «Иваново-Вознесенским рабочим союзом». Руковод­ствуясь его указаниями, уполномоченные и другие члены фабричных кружков вели устную агитацию среди рабочих, распространяли нелегальную литературу, привлекали но­вых членов, помогали рабочим отстаивать свои интересы при конфликтах с фабрикантами.

Таким образом, на иваново-вознесенских фабриках, как и на предприятиях Петербурга, осуществлялось указа­ние В. И. Ленина о соединении социализма с рабочим дви­жением. Это помогло вскоре организовать и провести пер­вую всеобщую стачку в Иваново-Вознесенске. В этой стачке принял участие и Фёдор Афанасьевич Афанасьев.

Стачка вспыхнула в связи с законом о сокращении ра­бочего дня до одиннадцати с половиной часов. Этот закон царское правительство опубликовало 2 июня 1897 года под давлением рабочих масс.

Иваново-вознесенские фабриканты, желая компенси­ровать себя за сокращение рабочего дня, объявили о том, что с 1 января 1898 года количество нерабочих (празднич­ных) дней уменьшается на 25%.

В ответ на это 22 декабря 1897 года около 15 тысяч рабочих забастовало и предъявило требования об улучше­нии своей жизни. Фабриканты не соглашались. Стойко держались и рабочие. Их упорство не смогли сломить ни местная полиция, ни вызванные в Иваново-Вознесенск два батальона пехоты и две сотни казаков.

Фабриканты в бессилии пускались на всякие хитрости, пытаясь обмануть наименее сознательных, наименее устойчивых рабочих. Ночью фабричные корпуса освеща­лись изнутри. Вхолостую стучали ткацкие станки.

—   Авось, кто-нибудь подумает, что работа возобнов­лена, и забастовщики вернутся к станкам, — рассчиты­вали фабриканты.

Но их расчёты и ожидания были тщетны...

Как-то фабрикант Бурылин появился среди рабочих, столпившихся у фабричных ворот. Размахивая белым ли­стком, фабрикант зазывал:

—    Ко мне, братцы, ко мне! Новые правила! Ваши пра­вила!..

—    Товарищи, не слушайтесь его, не верьте, — отгова­ривал Фёдор Афанасьев. — Он обманывает нас.

Многие рабочие отвернулись от фабриканта. Но наи­менее сознательные поверили Бурылину и пошли за ним. На фабрике станки опять заработали.

—    Вывешивай правила! — потребовали рабочие.

«Правила» были вывешены. Рабочие подходили к ним,

читали и убеждались в обмане: в новых «правилах» ни слова об удовлетворении рабочих требований.

—    Стоп! Прекращай работу! — кричали рабочие в гневе и уходили с фабрики...

Почти месяц продолжалась всеобщая стачка. Лишь го­лод заставил рабочих прекратить её. Однако они добились частичного удовлетворения своих требований.

Во время забастовки и после Афанасьев вёл себя очень осторожно, так как знал, что находится под особым на­блюдением охранки. По признанию фабриканта Бурылина, его часто запрашивали об Афанасьеве и полицмей­стер, и начальник жандармерии, и сам губернатор. Но ни­чего предосудительного не мог сообщить о своём рабочем фабрикант. По его отзыву, Афанасьев был «одним из са­мых старательных рабочих. Он всегда относился к работе за станком серьёзно, со вниманием. Редкостный рабочий, всегда трезвый и аккуратный» ²⁷.

Обладая большим опытом подпольной работы, Афа­насьев искусно и успешно вёл пропаганду среди фабрич­ных. Он постепенно знакомился с рабочими, внимательно присматривался к ним, выбирал из них наиболее подходя­щих и затем начинал политически просвещать их.

Так он привлёк в подпольный кружок Семёна Ивано­вича Балашова, ставшего впоследствии его другом и бли­жайшим помощником.

Познакомились они в трактире, находившемся в Ямах. Этот трактир тогда был «рабочим клубом». Сюда люди приходили не только за тем, чтобы «залить своё горе вод­кой», но и обсудить «за чайком» свои рабочие нужды. Ча­сто заходил сюда и Афанасьев. Здесь он встречался со знакомыми людьми из подполья, а также заводил новые знакомства.

Как-то во время всеобщей забастовки Афанасьев, на­ходясь в трактире, увидел рабочего Балашова. Афанасьев и раньше присматривался к нему, а теперь решил загово­рить с ним.

Афанасьев подсел к столику Балашова. Началась то­варищеская беседа. Балашов разоткровенничался и по­дробно рассказал Афанасьеву о своей жизни, полной горя и страданий.

После нескольких встреч и бесед с Балашовым Афа­насьев убедился в его искреннем желании участвовать в революционной борьбе.

Двадцатитрёхлетний Балашов оказался толковым, развитым парнем. Он имел широкое знакомство среди ра­бочей молодёжи. Поэтому вскоре Афанасьев поручил Ба­лашову организовать подпольный кружок из своих наибо­лее подходящих знакомых.

Это поручение Балашов выполнил быстро и успешно. Среди привлечённых в кружок был и двадцатилетний Ев­лампий Александрович Дунаев, ставший впоследствии од­ним из вожаков иваново-вознесенских рабочих. Занятиями в кружке Балашова руководил сам Афанасьев.

Кроме этого кружка ему удалось организовать ещё не­сколько кружков. В них он воспитал и подготовил десятки таких же мужественных и преданных революционеров, как Балашов и Дунаев.

С тех пор за Афанасьевым закрепилась партийная кличка Отец. Так любовно иваново-вознесенские рабочие называли Афанасьева не только за его почтенный возраст и стариковский вид, но и за отцовскую заботу о рабочем, революционном «молодняке».

По предложению Афанасьева ближайшие его ученики однажды собрались, чтобы отпраздновать 1-е Мая 1898 года. Собрались тайно, в глухом еловом лесу, за же­лезной дорогой, так как после всеобщей стачки охранка свирепствовала. Участники маёвки заслушали доклад о международном празднике трудящихся и его значении, а затем обсудили вопрос о работе подпольных кружков. Договорились о связи между организаторами кружков, условились о том, где получать нелегальную литературу, как вести себя на допросах в случае ареста.

Эти советы и наставления многим вскоре пригодились. В июле 1898 года охранке удалось напасть на след иваново-вознесенского подполья. Было арестовано 35 под­польщиков. Но большинство их охранка была вынуждена освободить, так как на допросах арестованные держались стойко, отказывались признать себя «виновными», а пря­мых улик против них не было. Пришлось освободить и Афанасьева: при обыске у него ничего предосудительного не нашли, а склонить его к признанию своей «вины» жан­дармский следователь не смог.

К этому времени относится реорганизация «Иваново- Вознесенского рабочего союза» в Иваново-Вознесенский комитет Российской социал-демократической рабочей пар­тии (РСДРП). В июле 1898 года до Иваново-Вознесенска дошёл манифест I съезда партии, состоявшегося в марте 1898 года. Для ознакомления с манифестом иваново-вознесенские и кохомские подпольщики тайно собрались в овраге, по дороге из Иваново-Вознесенска в Кохму. .Вскоре был сформирован Иваново-Вознесенский коми­тет РСДРП. Революционная работа ещё более усили­лась.

В ней продолжал активно участвовать Афанасьев. Пользуясь своими старыми знакомствами, он установил связь с Москвой и Петербургом. Оттуда иваново-вознесенцы стали получать подпольную литературу. Кроме того, при участии Афанасьева в апреле 1899 года в Иваново-Вознесенске была написана и распространена первая революционная листовка, отпечатанная на гектографе.

Революционная деятельность Афанасьева беспокоила охранку. Она следила за каждым его шагом. Поэтому ста­новилось всё труднее работать в революционном под­полье.

Преследуемый шпиками и жандармами, Фёдор Афа­насьев 21 июня выехал на родину, а оттуда вскоре пере­кочевал в Ригу²⁸.

Туда же выехал из Иваново-Вознесенска также его брат Егор.

В Риге Фёдор Афанасьев поступил на фабрику Зиссенгофской мануфактуры ²⁹.

Вскоре на этой фабрике стал работать и Семён Бала­шов, приехавший в Ригу вслед за Афанасьевым и поселив­шийся с ним на одной квартире.

Иваново-вознесенские подпольщики и здесь продол­жали революционную работу. Они успешно вели пропа­ганду среди рижских рабочих, организовали подпольный кружок. Занятия в нём шли под руководством Фёдора Афанасьева. В кружке организованно встретили и от­праздновали новый, 1900 год. Предполагали также орга­низованно провести маёвку, но помешала охранка.

Незадолго перед этим в Иваново-Вознесенске произо­шли аресты революционеров. Среди арестованных был и Евлампий Дунаев. При обыске у него нашли адрес Бала­шова, который переписывался с Дунаевым. Вспомнили и Фёдора Афанасьева. Вследствие этого накануне 1 мая 1900 года на квартире Афанасьева и Балашова по распо­ряжению владимирского жандармского управления про­извели обыск³⁰, но ничего «преступного» не нашли: опыт­ные конспираторы умели прятать от охранки всё, что могло послужить основанием к обвинению. Однако Бала­шова всё же арестовали и отправили в рижскую тюрьму, где он просидел полтора месяца. Затем, в сентябре 1900 года, Балашова выслали в Шую.

Афанасьев же хотя и остался на «свободе», но также не мог долго жить в Риге. За ним неослабно следила ох­ранка. После обыска и фабричное начальство стало отно­ситься подозрительно. Афанасьеву угрожало увольнение с фабрики. Угрожал и арест.

В конце 1900 года Афанасьев уехал также в Шую, к своему партийному другу Балашову ³¹.

 

 

В ШУЕ

Здесь также нелегко было вести революционную ра­боту. И не только потому, что местная охранка взяла Афанасьева под своё наблюдение тотчас же, как только он появился в Шуе. Трудно было ещё и потому, что шуй­ские рабочие в большинстве были тесно связаны с землёй, крестьянствовали, вследствие чего они были менее созна­тельны и менее организованны, чем, например, иваново-вознесенские ткачи.

Однако и в Шуе, где насчитывалось свыше 10 тысяч рабочих, люди страдали под гнётом фабрикантов. И здесь периодически вспыхивали забастовки, и здесь, преодоле­вая трудности, развивалось социал-демократическое дви­жение.

Ещё в 1893 году в Шуе возник социал-демократиче­ский кружок. Его организовал петербургский рабочий А.И. Степанов, отбывший сибирскую ссылку по народо­вольческому делу и поселившийся в Шуе. Хотя Степанов в это время уже во многом разошёлся с народоволь­цами, всё же в его кружке на первых порах чувствова­лось народовольческое влияние. Впоследствии же при со­действии М. А. Багаева, Ф. А. Кондратьева и других членов Иваново-Вознесенской социал-демократической организации шуйский кружок освободился от этого влия­ния и стал как бы филиалом «Иваново-Вознесенского ра­бочего союза». Здесь также были установлены двухпро­центные членские взносы, кружковцев систематически снабжали нелегальной социал-демократической литера­турой.

Шуйский кружок постепенно разрастался. Но в его рядах оказался предатель. По его доносу 16 июня 1896 года почти все шуйские кружковцы были аресто­ваны. На другой день жандармы арестовали в Иваново-Вознесенске и тех подпольщиков, которые имели связь с шуйским кружком.

Однако охранке не удалось совсем затоптать искры социал-демократических идей, занесённые в Шую. Не­многие, оставшиеся на свободе подпольщики продолжали революционную пропаганду среди шуйских рабочих. Эта пропаганда особенно оживилась и усилилась с приездом Балашова, а затем Афанасьева.

Фёдор Афанасьевич поселился в доме Личаевой на 1-й Нагорной улице. Вскоре он стал работать ткачом на фабрике Небурчилова ³².

Установив связи с местными подпольщиками, Афа­насьев при их содействии восстановил подпольный кру­жок, стал привлекать в него новых членов, руководил за­нятиями, устраивал сходки в окрестных лесах. Через своих иваново-вознесенских друзей-подполыциков Афанасьев доставал революционные листовки, газеты, книги и всю эту нелегальную литературу распространял среди шуй­ских рабочих.

По признанию охранки, Афанасьев «считался главным руководителем местных рабочих» ³³. Многие из них знали его как Иванова и Осецкого. Под этими фамилиями Афа­насьев скрывался от полицейских преследований ³⁴.

Революционная деятельность Афанасьева встревожила охранку. В апреле 1902 года начальник владимирского губернского жандармского управления писал в департа­мент полиции: «В ночь на 23-е сего апреля, в гор. Шуе на 2-х  домах были наклеены возмутительного содержания воззвания, отпечатанные, повидимому, ручным способом, которые утром были обнаружены полицией и сняты»³⁵. Текст этой листовки, озаглавленной «Что такое политиче­ская свобода?», был напечатан в два столбца плохим печатным шрифтом на полулисте обыкновенной пис­чей бумаги. Листовка призывала рабочих заменить «самодержавие царя и чиновников самодержавием на­рода».

Через месяц тот же жандарм с ещё большей тревогой доносил департаменту полиции: «По полученным агентур­ным путём сведениям, в городе Шуе предполагается устроить подпольную летучую типографию для печатания воззваний» ³⁶.

Организовать эту типографию не удалось шуйским подпольщикам, о чём поспешил сообщить в Петербург об­радованный жандарм. Вместе с тем в своём донесении он с огорчением писал о том, что подпольный кружок «заду­мал к октябрю (время найма рабочих на фабрики) отпе­чатать воззвания к рабочим в Шуйской типографии Бори­соглебского, сделав это тайно, ночью, при содействии ра­ботающих в этой типографии членов кружка» ³⁷.

Подпольные листовки не оставляют жандарма в покое и в следующем году: «В ночь на 3-е сего июля в г. Шуе были разбросаны прокламации Российской Социал-Демократической Рабочей Партии: 1) «К товарищам. Декабрь 1902 г.» за подписью «Северо-русский Рабочий Союз», 2) речи обвиняемых за участие в демонстрациях 1 и 5 мая, произнесённые перед судом Московской Судебной Палаты 28—31 октября 1902 (речь сормовского рабочего Зало­мова и речь столяра Михайлова) и 3) «Первое мая. Ап­рель 1903 г.». Пока подобрано первых 35, вторых 4 и третьих 1 экземпляр. Виновные в разброске не обнару­жены. Наблюдение имеется» ³⁸.

Афанасьев не только организовал печатание и распро­странение революционных листовок, но и сам писал их. Так, его перу принадлежит размноженное на гектографе «Письмо рабочего» за подписью Ткач. В этом письме-ли­стовке рассказывается о тяжёлом положении шуйских ра­бочих ³⁹. Листовку Афанасьева распространяли не только в Шуе, но и в других городах.

Также не без участия Афанасьева писались корреспон­денции из Шуи, напечатанные в ленинской газете «Искра».

Эта общерусская политическая газета, первый номер которой вышел в декабре 1900 года, была организована В. И. Лениным с целью создания революционной мар­ксистской рабочей партии. В. И. Ленин считал, что такая газета будет не только идейно сплачивать русских революционеров-марксистов, но и способствовать их организа­ционному объединению в партию.

И действительно, «Искра» стала центром объединения партийных сил, центром собирания и воспитания партий­ных кадров. Агенты «Искры», являясь представителями местных партийных организаций, всемерно содействовали их сплочению и объединению в общерусскую боевую цен­трализованную пролетарскую партию с ясной марксист­ской программой, революционной тактикой, единой волей и железной дисциплиной.

Одним из агентов и корреспондентов «Искры» был Иван Васильевич Бабушкин — верный ученики помощник В.И. Ленина. По указанию В. И. Ленина Бабушкин в марте 1901 года поселился вблизи Орехово-Зуева и стал активно участвовать в революционной борьбе всего цен­трально-промышленного района. Он установил связь с местными революционными организациями, в том числе и с шуйской организацией, возглавляемой Афанасье­вым. Через него Бабушкин получал материалы, на основе которых и составлял свои корреспонденции в «Искру».

В одной такой корреспонденции Бабушкин сообщал:

«Из Шуи пишут о возмутительных порядках на ситце-печатной, ткацкой и прядильной фабрике Павлова (до 3000 чел.). На этой фабрике хозяин с сыновьями в полном смысле слова развратники, и один из сыновей доразвратничался до сумасшествия и теперь находится в психиче­ском недомогании и получил дурную болезнь. Благодаря всему этому, трудно какой-нибудь девушке остаться в пол­ной безопасности от этих наглых, бесстыдных представивтелей русского капитализма и столпов отечественного правительства. Хозяин имеет особых работниц, которые стараются совращать молодых девушек. Из фабрики Павлов сделал своего рода гарем. Глядя на хозяина и его подлых сыновей, и служащие позволяют себе мерзости... И потому-то они стараются удержать в темноте массу, поэтому нельзя рабочему пройти по городу с книгой под мышкой, чтобы таковую не вырвал полицей­ский...» ⁴⁰.

Таким корреспонденциям Бабушкина В.И. Ленин при­давал большое значение. Впоследствии, вспоминая о Ба­бушкине, В.И. Ленин писал: «Пока Иван Васильевич остается на воле, «Искра» не терпит недостатка в чисто-рабочих корреспонденциях. Просмотрите первые 20 номе­ров «Искры», все эти корреспонденции из Шуи, Иваново- Вознесенска, Орехово-Зуева и др. мест центра России: почти все они проходили через руки Ивана Васильевича, старавшегося установить самую тесную связь между «Искрой» и рабочими»⁴¹.

Связь с «Искрой» после ареста Бабушкина Афанасьев поддерживал через других агентов ленинской газеты, ко­торые в своих корреспонденциях продолжали разобла­чать шуйских фабрикантов, их произвол и издевательства над рабочими.

В одной корреспонденции он сообщал:

«Шуя (письмо рабочего). В ночь с первого на второе мая с. г. у нас в гор. Шуе сгорели литейные мастерские завода Муравьёва, причём во время пожара сгорел и расценок, по которому работали литейщики. При туше­нии пожара были и мастера других заводов. Некоторые из них получили страшные ушибы... Некоторые лежали даже в больнице. По выходе из больницы ушибленные рабочие стали просить вспомоществования из штрафного капитала. Но литейный мастер Ефим Павлов сказал, что штрафных денег нет. Рабочие говорят: «мы получили ушибы у вас на пожаре, стараясь спасти хозяйское добро», но мастер отвечает: «мы вас не заставляли ту­шить». Наоборот даже, полиция содействовала заводской администрации, чтобы рабочие шли на пожар. Между прочим, когда брату литейного мастера Иванову кто-то прорезал ножом бок в доме терпимости, его положили в больницу и в течение 3-х месяцев выдавали по 15 руб­лей каждый месяц из штрафных денег. Штрафовали за каждую малость, а говорят, что денег нет. После пожара завод ремонтировался две недели, и мастерам, конечно, ничего не платили, а когда принялись за работу, то выве­сили расценок, ни на что не похожий, на соль с трудом заработаешь. Рабочие принуждены были бросить работу (литейный цех). Дали друг другу руки и слово не рабо­тать по новому расценку. Таким образом, ещё две недели не работали, но оказались прохвосты: один взрослый ра­бочий Волков и мальчики стали работать. Более порядоч­ные литейщики не работают и до сего времени. Кто много говорил, того не берут, а другие сами не идут. Теперь же литейщиков набрали частью из Иваново-Вознесенска, частью кого откуда. Работают по пониженному расценку. Требование литейщиков было: долой мастера за грубое обращение и безмилосердные штрафы. Иванов очень за­знался, говорит: «Я здесь царь и бог, что хочу, то и делаю, а не хочешь повиноваться, уходи за ворота». А куда итти, когда за воротами резервная армия ра­бочих?» ⁴².

Афанасьев не только помогал агентам и корреспонден­там «Искры» освещать на страницах этой газеты жизнь и революционную борьбу шуйских рабочих, но и всячески содействовал распространению ленинской газеты. При обысках жандармы находили у Афанасьева и его товарищей по борьбе многочисленные экземпляры «Искры» со статьями В. И. Ленина ⁴³.

При обысках царская охранка отбирала и другие произведения В. И. Ленина, например его брошюру .«Объ­яснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах»⁴⁴. В этой брошюре В. И. Ленин убеди­тельно и доходчиво разъяснял, как царское правительство и фабриканты эксплуатируют рабочих и как следует про­летариям бороться против своих угнетателей.

Ленинскими статьями и брошюрами Афанасьев руко­водствовался в своей революционной деятельности. Они помогали ему вести пропаганду среди шуйских рабочих. При этом Афанасьев всё более убеждался в огромном революционизирующем воздействии нелегальной литера­туры на рабочих. Вместе с тем он каждодневно ощущал недостаток в этой литературе. Об этом-то и сообщалось в корреспонденции шуйского рабочего, опубликованной в ленинской «Искре» и составленной не без участия Афа­насьева:

«В первых числах! месяца июля у нас в городе были расклеены прокламации (не местного характера, а слу­чайные). Содержание: к товарищам и три речи сормов­ских рабочих-демонстрантов на суде. Рабочие, повидимому, остались очень довольны прокламациями. Группи­руются и говорят: «Спасибо тем людям, которые стараются разъяснить нам наше положение». На фабрике Терентьева, где страшно прижимают рабочих, поговари­вают о выходе из фабрики, но только оказывается, что нет таких решительных рабочих, чтобы первые начали. Одним словом, в Шуе недовольство рабочих растёт с каждым днём всё больше и больше. Безработных много. Почва для пропаганды и агитации самая благоприятная, но сил и средств у нас нет. Шуйская интеллигенция спит в духовном смысле слова, проводит время для себя лично, хотя у нас в город приехало на каникулы много учащейся молодёжи (студенты и другие), но они проводят время в разговорах с кисейными барышнями или занимаются в виде отдыха псовой охотой с возлиянием спиртных на­питков. От кого же ждать нам помощи? Шуйская социал- демократическая группа бедна, средств нет, спрос боль­шой на литературу легальную и нелегальную. Поэтому просим всех сочувствующих рабочему делу помочь для г. Шуи, кто чем может» ⁴⁵.

За такой помошыо Афанасьев лично, непосредственно обращался к иваново-вознесенской партийной органи­зации.

Эта организация в то время несколько перестроилась. Иваново-Вознесенский комитет РСДРП вместе с Яро­славским и Костромским комитетами РСДРП влился в «Северный рабочий союз», или «Северный союз РСДРП», организованный при активном участии Ольги Афа­насьевны Варенцовой, под идейным воздействием ленин­ской «Искры».

Идею создания «Северного рабочего союза» одобрил В. И. Ленин. Этот союз в своей работе твёрдо и последо­вательно проводил ленинскую линию, придерживался взглядов ленинской «Искры». По свидетельству Н. К. Крупской, «Северный союз» сразу встал к «Искре» в дружественные отношения.

В. И. Ленин уделял большое внимание «Северному ра­бочему союзу», руководил его деятельностью. Так, в апреле 1902 года В.И. Лениным было написано и отправ­лено «Письмо «Северному союзу»» ⁴⁶. В этом обширном письме содержались подробные критические замечания на программу, разработанную «Северным рабочим союзом». Принципиальная ленинская критика помогла руководите­лям «Северного рабочего союза» осознать ошибочность своей программы. Вследствие этого «Северный рабочий союз» в своём письме, опубликованном в «Искре», заявил ополной солидарности с программой ленинской «Искры» ⁴⁷.

В 1903 году «Северный рабочий союз» реорганизо­вался в Северный комитет РСДРП. В связи с этим Ива­ново-Вознесенский комитет РСДРП был переименован в Иваново-Вознесенскую группу РСДРП. По своему про­летарскому составу, по количеству членов и по их актив­ности эта группа была наиболее сильной, ведущей в Се­верном комитете РСДРП.

В своей революционной деятельности Иваново-Возне­сенская группа РСДРП руководствовалась решениями II съезда партии, состоявшегося в июле—августе 1903 года. На этом съезде было положено начало бое­вой, марксистской партии рабочего класса, партии нового типа, принципиально отличающейся от реформистских партий II Интернационала. В. И. Ленин и его сторон­ники настаивали на создании революционной партии, сильной своим единством, железной дисциплиной, непри­миримостью к врагам рабочего класса, партии, которая была бы способна сплотить миллионы трудящихся в мо­гучую революционную армию.

По вопросам создания такой партии на съезде воз­никли острые разногласия. Ленин и его единомышлен­ники, последовательные искровцы, вели на съезде непримиримую борьбу против оппортунистов. По пред­ложению В.И. Ленина съезд принял революционную марксистскую программу, состоявшую из двух частей: программы-максимум и программы-минимум. По программе-максимум главной задачей партии рабочего класса являлось осуществление социалистической рево­люции, свержение власти капиталистов, установление диктатуры пролетариата. В программе-минимум были предусмотрены ближайшие задачи партии, проводимые ещё до установления диктатуры пролетариата: свержение царизма, установление демократической республики, вве­дение для рабочих восьмичасового рабочего дня, возвра­щение крестьянам «отрезков», отнятых у них после от­мены крепостного права.

В.И. Ленин и его сторонники одержали на II съезде победу и получили большинство голосов при выборах партийных органов — Центрального Комитета партии и редакции газеты «Искра». С тех пор сторонников В.И. Ленина стали называть большевиками, а их против­ников — меньшевиками.

Историческое значение II съезда РСДРП не только в том, что на основе его решений была создана действи­тельно марксистская, большевистская партия и принята революционная программа. Этот съезд оказал огромное влияние также на развитие революционного движения во всех странах и явился поворотным пунктом в мировом рабочем движении.

Иваново-Вознесенская группа Северного комитета РСДРП целиком примкнула к большевикам-ленинцам. Партийная организация состояла почти исключительно из рабочих, закалённых в ожесточённых схватках со своими угнетателями. Приезжавшие из других городов меньше­вики пытались пробраться в Иваново-Вознесенскую пар­тийную организацию и подчинить её своему влиянию, но успеха не имели.

Фёдор Афанасьевич Афанасьев и руководимые им шуйские социал-демократы также без колебания при­мкнули к болыневикам-ленинцам, поддерживали тесней­шую связь с Иваново-Вознесенской большевистской орга­низацией. Преимущественно сам Афанасьев выезжал в Иваново-Вознесенск, откуда привозил большевистскую литературу для распространения среди шуйских рабочих. Это-то и послужило причиной его ареста.

В ночь на 10 ноября 1903 года начались обыски и аресты в Иваново-Вознесенске, причём жандармы сразу же установили, что Фёдор Афанасьев «поддерживал пре­ступную связь с группой Российской Социал-Демократи­ческой Рабочей партии и через посредство Андреева noлучал нелегальную литературу, в интересах пропаганды, для гор. Шуи» ⁴⁸.

В то время Афанасьев жил на квартире своего по­мощника и друга Павла Гусева.

На этой квартире 15 ноября арестовали Афанасьева, а 23 ноября отвезли в Иваново-Вознесенск для допроса.

Афанасьев держался стойко, отрицал всякую связь и знакомство с арестованными товарищами. Не добившись от Афанасьева нужных показаний, охранник в тот же день отправил его обратно в Шую и приказал заключить в уездную тюрьму.

Целый месяц никто, кроме тюремной стражи, не появ­лялся в камере Афанасьева. Не вызывали его и на до­прос.

9 января 1904 года его освободили ввиду «отсутствия причин к дальнейшему содержанию под стражей»⁴⁹. Афанасьеву предложили жить в Шуе под особым надзо­ром полиции до окончания следствия по делу Иваново-Вознесенской группы Северного комитета РСДРП.

Это следствие окончилось лишь 23 февраля 1905 года, причём в отношении Афанасьева дело было прекращено за недостаточностью улик.

Однако нашлись другие «дела», по которым Афа­насьеву пришлось вскоре опять сидеть в тюрьме.

30 апреля 1904 года в полдень Афанасьев вышел из Шуи и направился к загородному лесу. Там в условлен­ном месте, около мельницы, он назначил встречу круж­ковцу Пучкову, работавшему также на фабрике Небурчилова. Пучков должен был прийти вместе с рабочим Кули­ковым, которого предполагали привлечь в подпольный кружок. Но предварительно Афанасьев хотел сам познакомиться с Куликовым, чтобы убедиться, заслужи­вает ли он доверия.

По дороге в лес Афанасьева догнали Пучков и Кули­ков. Придя к мельнице, они укрылись под деревом. Афа­насьев вынул из кармана листовку и начал читать. В ней говорилось о притеснениях рабочих фабрикантами и по­лицией, о необходимости борьбы с ними. Затем Афа­насьев начал беседовать с Куликовым, знакомиться с его настроениями, желаниями. Через полчаса подпольщики разошлись.

Вернувшись в город, Куликов пошёл к вокзалу и там выпил бутылку водки. Сильно захмелев, он стал шуметь и этим обратил внимание постового городового. Тот в бес­связных выкриках пьяного почувствовал что-то подозри­тельное. Куликова забрали в полицейский участок, а за­тем произвели обыск на квартире. Там оказалась под­польная литература: брошюры «Всеобщие стачки на юге», «На работе», «Две речи Алексеева и Варгина», ли­стовка «Ко всем российским рабочим», «Извещение о вто­ром очередном съезде Российской Социал-Демократиче­ской Партии», клочок бумаги с отрывком из «Марсель­езы», а также газета «Искра» (№ 33 и 45).

Куликов признался в том, что эти брошюры, газеты и листовки он получил от своего соквартиранта Пучкова на хранение. Рассказал он и о своей встрече с Афанасье­вым в лесу.

На этом основании 17 мая охранка вызвала Афана­сьева на допрос. Он, как всегда в таких случаях, от всего отказался. На следующий день жандармы произвели обыск на квартире Афанасьева, но и обыск ничего не дал охранке. Несмотря на это, Афанасьева в тот же день от­правили в тюрьму.

В тюрьме Афанасьев просидел около двух недель. Не­сколько раз вызывали его на допрос, но также безу­спешно.

1    июня за неимением прямых улик охранка была вы­нуждена освободить Афанасьева из тюрьмы.

Желая избавиться от «неисправимого государствен­ного преступника», начальник местной охранки просил «выслать Афанасьева в административном порядке в другой город» ⁵⁰. В этой просьбе было отказано — Афа­насьева опять оставили в Шуе под особым надзором по­лиции. Видимо, высшее начальство считало, что Афа­насьев опасен в любой губернии.

Между тем «неисправимый государственный преступ­ник» продолжал беспокоить начальника шуйской охранки. В очередном его донесении сообщалось о том, что «Фёдор Афанасьевич Афанасьев 11 июня выбыл из г. Шуи по имеющимся сведениям в г. Иваново-Возне­сенск» ⁶¹. Выехал за нелегальной литературой, а также для возобновления связи с Иваново-Вознесенской боль­шевистской организацией.

А в ней произошли в то время большие перемены. Ко­личество членов партии значительно возросло. Почти на каждой фабрике были партийные ячейки во главе с орга­низатором, который собирал членские взносы, распреде­лял нелегальную литературу, проводил кружковые за­нятия.

Для лучшего руководства фабрично-заводскими пар­тийными ячейками город был разделён на три района. В первый район входили все фабрики и заводы бывшего Вознесенского посада, а во второй район — большинство фабрик и заводов бывшего села Иванова. К третьему району были отнесены предприятия железной дороги и примыкавшие к ней фабрики и заводы.

Кроме того, был выделен особый Кохомский район, в который входили предприятия Кохмы и других рабочих посёлков, расположенных вблизи Иваново-Вознесенска.

Работой фабрично-заводских ячеек в этих районах ру­ководили районные организаторы, назначаемые руководя­щим центром Иваново-Вознесенской группы РСДРП. В состав этого центра входили ответственный организа­тор (секретарь) группы, назначаемый Северным комите­том РСДРП, и районные организаторы, а также особый организатор по работе среди женщин.

Выполняя решения II съезда партии, иваново-вознесенские большевики возглавили борьбу рабочих за уста­новление восьмичасового рабочего дня и за повышение заработной платы. Стачки всё более учащались.

Поднимая пролетариат на борьбу против капитали­стической эксплуатации и гнёта, большевики вместе с тем призывали рабочих к политической борьбе против царизма. Без свержения царского самодержавия невоз­можна окончательная, решительная победа над капита­листами. В своих листовках Иваново-Вознесенская группа РСДРП разъясняла рабочим: «...Одними забастовками не улучшить положения всего рабочего класса». «...Для уничтожения всякой несправедливости и угнетения нужно взять в свои руки управление делами государства». «Окончательное же изменение нашей печальной участи произойдёт лишь тогда, когда мы, сбросив самодержавие, возьмём в свои руки управление всеми делами государ­ства и пойдём в царство социализма» ⁵².

Об этом иваново-вознесенские большевики не только писали в своих листовках, но и говорили на массовых ми­тингах.

На массовках рабочие рассказывали друг другу о своей горькой жизни на фабриках, а организаторы-большевики призывали к борьбе против фабрикантов, против произвола царских властей. Люди слушали жаркие речи и разгорались. Настроение повышалось, становилось бое­вым. Под конец массовки люди, увлечённые страстными призывами, пели революционные песни и возвращались в город с ещё большей решительностью продолжать борьбу.

В одной из таких массовок принял участие Афанасьев.

Это было 13 июня 1904 года, через два дня после того, как Афанасьев приехал из Шуи в Иваново- Вознесенск.

Накануне рабочих оповестили, что массовка будет за городом, на Сластихе. Теперь на месте Сластихи возвы­шаются огромные корпуса Меланжевого комбината, ши­роко раскинулись жилые дома посёлка меланжистов. Тогда же, в 1904 году, Сластиха, расположенная на ле­вом возвышенном берегу Уводи; была покрыта густым хвойным лесом.

День был праздничный, к тому же по-летнему ясный, солнечный. Поэтому желающих участвовать в массовке оказалось много.

Но не успели открыть митинг, как прибежали дозор­ные и сообщили, что на противоположном берегу Уводи показались казаки. Потоптавшись перед разобранным мостом, они не решились переправиться через реку: в этом месте, возле мельничной плотины, подъём воды был высок, а река глубока.

Нахлёстывая коней нагайками, казаки галопом по­мчались вдоль реки, по направлению к железной дороге.

Было очевидно, что казаки решили объехать массовку слева и затем, переправившись через реку у железнодо­рожных путей, напасть на рабочих.

Что же делать? Кое-кто предлагал заблаговременно разойтись. Но большинство не согласилось. Решили встретить казаков и обороняться, если они нападут.

По совету организаторов массовки рабочие углуби­лись в лес и здесь начали сооружать завалы — барри­кады из валежника и сучьев, вооружаться палками, дре­кольем.

Вскоре послышался топот лошадиных копыт. Подска­кал отряд казаков во главе с ротмистром Колоколовым.

—     Вы зачем собрались здесь? — грозно спросил он.

—     А вам что здесь нужно? — послышалось в ответ.

—     За мной, братцы! — скомандовал Колоколов.

Казаки ринулись за ним, но наткнулись на завалы. А из толпы рабочих в казаков полетели палки, поленья, ко­ряги.

Колоколов приказал своему отряду спешиться. В пе­шем строю с обнажёнными саблями казаки двинулись на рабочих, разбирая на своём пути завалы. Рабочие отби­вались всяким дрекольем, но силы были слишком не­равны. Сопротивление могло повлечь только ненужные жертвы.

Тогда организаторы массовки приказали отступать. Спасаясь, рабочие отходили в чащу леса, скрывались в густых зарослях ельника. За ними гнались казаки, хва­тали отстававших и зверски избивали их.

Один казак, догнав Балашова, ударом кулака сбил его с ног. Подбежали другие казаки и начали бить ле­жащего.

Наиздевавшись досыта, казаки приказали Балашову встать. Под конвоем двух казаков его погнали на сбор­ный пункт.

По дороге встретились другие казаки. Они вели жену Балашова, всячески издеваясь и оскорбляя её. Возмущён­ный Балашов стал звать на помощь. Вблизи послыша­лись голоса рабочих. Один из конвоиров Балашова от­делился и поспешил в ту сторону, откуда слышались голоса. Воспользовавшись этим, Балашов бросился в лес­ную чащу и скрылся Удалось уйти от казачьей погони и Афанасьеву. Но на второй день он всё же был задержан. Разыскивая участ­ников массовки, жандармы ходили по домам и произво­дили обыски, аресты.

Зашли они и на квартиру Балашова, где в это время находился Афанасьев. Его арестовали и отвели в тюрьму. Но через день пришлось освободить: не было улик у охранки. А сам Афанасьев упорно утверждал, что он на массовке не был. Это подтверждала и хозяйка дома, где квартировал Балашов.

Вследствие повальных обысков и арестов Иваново-Вознесенская большевистская организация понесла зна­чительный урон. Среди арестованных был и её ответствен­ный организатор-секретарь Василий Иванов.

Выполнять его обязанности поручили Афанасьеву. Иваново-вознесенские большевики уже давно убедились в организаторских способностях и стойкости этого ста­рого, опытного революционера. Большим доверием он пользовался и в Северном комитете РСДРП.

В связи с этим нужно было Афанасьеву переехать из Шуи в Иваново-Вознесенск на постоянное жительство. В июле 1904 года он обратился к шуйскому исправнику с просьбой разрешить ему переехать в Иваново-Возне­сенск. 23 июля 1904 года такое разрешение Афанасьев получил ⁵³.

 

ОТВЕТСТВЕННЫЙ СЕКРЕТАРЬ

В Иваново-Вознесенске Афанасьев поселился у своего неизменного друга Семёна Балашова на Павловской улице, в полуразрушенном домишке, во дворе, поросшем крапивой.

Здесь в небольшой, в одну комнату, квартире сосредо­точилась тогда вся работа по руководству местной пар­тийной организацией. Сюда к Афанасьеву приходили районные организаторы и получали от него указания, со­веты. Здесь происходили заседания руководящего центра Иваново-Вознесенской группы РСДРП. Сюда же явля­лись приезжие большевики, привозившие с собою дирек­тивы Северного комитета РСДРП и нелегальную лите­ратуру.

Работать на фабрике Афанасьев теперь уже не мог, прежде всего по состоянию своего здоровья. Каторжный труд с малых лет, тюрьмы и ссылки подорвали и истощили его силы.

Но не столько по слабости здоровья пришлось Афа­насьеву оставить свою рабочую специальность — ткаче­ство. Сложные обязанности ответственного секретаря большой партийной организации требовали, чтобы он це­ликом посвятил себя революционной работе. Это было тем более необходимо в связи с нараставшим револю­ционным подъёмом в городе и во всей стране. Прибли­жалась революция 1905 года.

Несмотря на слабое здоровье, Афанасьев попрежнему был неутомим в революционной работе: организовывал стачки и массовки, руководил рабочими кружками, печа­тал в подпольной типографии революционные листовки, ведал партийной кассой, хранил партийный архив.

По свойственной ему скромности Афанасьев ничем не подчёркивал своей руководящей роли и своего значения. Поэтому для многих деятельность Афанасьева была мало заметной. Но все окружавшие его партийные друзья знали, какую огромную работу он выполнял, подвергаясь постоянной опасности.

Работая в Иваново-Вознесенске, Афанасьев не пере­ставал интересоваться Шуйской партийной организацией, всячески помогал ей. 21 ноября 1904 года он специально выезжал в Шую. Здесь на 1-й Нагорной улице, возле дома Личаевой, состоялось собрание шуйских большевиков. На этом собрании под руководством Афанасьева оформи­лась Шуйская партийная группа. Её ответственным орга­низатором стал Павел Гусев⁵⁴.

В конце 1904 года Иваново-Вознесенская группа РСДРП, руководимая Афанасьевым, развернула широ­кую революционную агитацию не только в городе и ра­бочих посёлках, но также и в окрестных сёлах и деревнях. Иваново-вознесенские большевики распространяли ли­стовки среди местного крестьянства: рассылали их по почте, разбрасывали по просёлочным дорогам, расклеи­вали на телеграфных столбах, заборах, церковных огра­дах. Иногда удавалось проводить в сёлах митинги и даже демонстрации с красными знамёнами и революционными песнями.

Призывая рабоче-крестьянские массы к свержению царского самодержавия, Иваново-Вознесенская больше­вистская организация приступила к подготовке боевых рабочих дружин: изыскивала средства на покупку ору­жия, закупала оружие, вооружала наиболее стойких, ис­пытанных рабочих, обучала их меткой стрельбе из ружей и револьверов, знакомила с тактикой партизанской борьбы и уличных баррикадных боёв.

Таким образом, накануне первой русской революции 1905 года в Иваново-Вознесенске сложилась крепкая, боевая большевистская организация, закалённая в рево­люционной борьбе, вооружённая революционным уче­нием марксизма-ленинизма.

За иваново-вознесенскими большевиками дружно шли рабочие массы, обогащённые многолетним опытом непри­миримой борьбы с фабрикантами, ненавидевшие своих угнетателей, готовые бесстрашно ринуться в бой за своё раскрепощение, за свою свободу...

В России назревала первая народная революция эпохи империализма.

Эта революция, открыв новую страницу во всемирной истории, не только потрясла до основания строй цар­ского самодержавия в России, но и положила начало подъёму рабочего движения в Европе и национально-освободительного движения угнетённых народов Азии.

9 января 1905 года, в воскресенье, по приказу царя мирную демонстрацию рабочих в Петербурге встре­тили казаки и гвардейцы Преображенского полка ружей­ными залпами, саблями и нагайками. Зверски расправля­лись с демонстрантами также на других площадях и ули­цах. В этот день в столице было убито свыше тысячи и ранено более 2 тысяч человек.

Но на смену расстрелянным и погибшим в стране под­нялись миллионы мстителей — бесстрашных борцов за народную свободу.

Весть о Кровавом воскресенье в Петербурге быстро разнеслась по всей России и вызвала огромное возмуще­ние. «Лозунг геройского петербургского пролетариата: «смерть или свобода!» эхом перекатывается теперь по всей России. События развиваются с поразительной бы­стротой», — писал В. И. Ленин⁵⁵. Отовсюду царю направ­ляли решительные протесты. Повсеместно раздавались призывы к борьбе, к свержению царизма. На жестокую расправу царя рабочие отвечали массовыми забастов­ками, мощными демонстрациями. Первой откликнулась Москва грозной стачкой. За Москвой выступили Харьков,

Саратов, Ярославль, Рига, Вильно и другие крупные го­рода.

Вместе с рабочими других городов на события Кро­вавого воскресенья по-боевому откликнулись и иваново-вознесенцы. Они руководствовались указаниями В. И. Ленина о том, чтобы все местные большевистские организации разъясняли смысл этих событий. В Иваново-Вознесенске было выпущено несколько листовок. В знак солидарности и поддержки петербургского пролетариата решили провести стачку.

16 января 1905 года невдалеке от города, в селе Бо­городском, собрались руководители Иваново-Вознесен­ской большевистской организации во главе с Афанасье­вым. Уполномоченный Северного комитета РСДРП по­дробно сообщил о кровавом побоище в Петербурге и призвал иваново-вознесенцев немедленно провести стачку. Затем представители фабрично-заводских партийных организаций рассказали о том, что кровавое злодеяние царской охранки возмутило рабочих и они готовы высту­пить. Было решено начать забастовку 17 января сначала на литейных заводах Калашникова и Анонимного обще­ства, где рабочие особенно волновались в связи с тем, что владельцы этих заводов объявили о снижении рас­ценок.

Ночью Афанасьев и Балашов написали и отпечатали на гектографе прокламацию к литейщикам от имени Ива­ново-Вознесенской группы РСДРП. А ранним утром ра­бочие читали жаркие слова призыва:

«Товарищи! Петербургские рабочие проливают свою кровь за освобождение рабочего класса. Неужели же вы, товарищи, будете молчать в такое время? Нет, вы пой­дёте за нами, социал-демократами» ⁵⁶.

И литейщики, действительно, пошли за большеви­ками. Первыми забастовали рабочие завода Анонимного общества. Прекратив работу, они потребовали установить восьмичасовой рабочий день, повысить заработную плату на 60%, отменить сверхурочные работы и штрафы. Всего было предъявлено 16 требований.

Возбуждение среди рабочих, собравшихся на завод­ском дворе, нарастало. Вскоре по вызову управляющего заводом появился отряд полицейских и казаков во главе с полицмейстером Кожеловским. По его приказу рабочих стали избивать нагайками и шашками, а 12 наиболее активных стачечников арестовали и отправили в поли­цейский участок.

Ещё более возмутившись, рабочие прорвались через полицейское окружение, вышли из ворот и направились к заводу Калашникова. Литейщики этого завода также примкнули к стачке. Затем забастовавшие литейщики обоих заводов подошли к ситцевой фабрике Полушина. Ткачи также прекратили работу и вышли на фабричный двор. Здесь они столкнулись с полицейскими и казаками, которые набросились на рабочих и стали избивать их. Ра­бочие пытались сопротивляться, отбивались кулаками, палками, камнями. Грянул выстрел из револьвера. То стрелял в казака рабочий из боевой дружины. Револьвер оказался плохим, и быстро ослабевшая пуля застряла в шинели казака, не причинив ему вреда. Разъярённые казаки и полицейские ещё беспощаднее стали расправ­ляться с забастовщиками. Многие из них были изувечены и окровавлены. Других схватили и отправили в полицей­ские застенки, где озверевшие охранники пытали и истя­зали арестованных.

Особенно зверски расправились со старым рабочим, который нёс красное знамя. На этого старика налетел ка­зак и, накинув на его шею аркан, поскакал к полицей­скому участку. Старик был вынужден бежать за казаком. Бежал, а петля душила. Спасаясь, старик хватал верёвку руками, чтобы она не захлестнула петлю вокруг шеи ещё туже. Он пытался поспеть за скакавшей лошадью, но было трудно. Споткнувшись, старик упал. Петля сдавила горло, и несчастный старик потерял сознание. Казак при­волок его на аркане в участок еле живого.

После зверской расправы со стачечниками Иваново-Вознесенская группа РСДРП выпустила листовку:

«Товарищи! Стачка началась. Рабочие механического завода бросили работу. Началась забастовка и на ситце­вых. И вот не успели рабочие выйти на волю, тут же цар­ские казаки — заметьте царские, а не хозяйские слуги — позаботились о наших нуждах. Без всякой нужды они врезались в безоружную толпу, началось избиение. На фабрике Полушина тоже царские слуги бросились без всякого вызова на рабочих, били нагайками, саблями, стреляли.

Невинная кровь десятков раненых, а может быть те­перь уже мёртвых, взывает к вам, братья.

Мы требовали от наших хозяев трудовые крохи, нами добытые, мы требовали, чтобы те, кто с нас наживается, умерили свою алчность и что же?

Правительство, два дня тому назад обещавшее удовле­творить насущные наши нужды, то же правительство обагрилось нашей кровью.

Мы видим, товарищи, что нынешнее правительство для нас — злейший враг из всех наших врагов. Будь же оно проклято. Долой самодержавие! Мы требуем особо выборных от народа решать свою судьбу! Мы требуем, чтобы сам народ через своих выборных управлял стра­ной! Да здравствует народ! Да здравствует свобода! Да здравствует Российская Социал-Демократическая Рабо­чая Партия!» ⁵⁷

Январская стачка, не успев стать всеобщей, была по­давлена.

Однако иваново-вознесенские большевики не прекра­тили борьбы. К героической борьбе их призывали больше­вистская газета «Вперёд», выходившая в начале первой русской революции под редакцией В. И. Ленина, и газета «Пролетарий», пришедшая на смену газете «Вперёд». Почти в каждом номере этих газет публиковались статьи В. И. Ленина. Они обобщали опыт революции и вдохнов­ляли рабочих на непримиримую, самоотверженную борьбу. В ленинских статьях Афанасьев и руководимые им иваново-вознесенские большевики находили ценней­шие советы и указания, как вести эту борьбу в даль­нейшем.

После разгрома январской стачки возбуждение среди иваново-вознесенских рабочих не улеглось. Их волновали радостные вести о разгоравшейся революционной борьбе по всей стране. Их возбуждали большевистские листовки, которые ежедневно тысячами распространялись в рабо­чих кварталах, расклеивались по улицам, ведущим к фабрикам и заводам, разбрасывались и читались вслух в фабрично-заводских цехах, в казармах-«спальнях».

Большевистские листовки распространялись и среди крестьян. Особенно взволновала их прокламация ЦК РСДРП «Крестьяне, к вам наше слово»:

«Крестьяне, 9 января царь показал всем и каждому, что он заклятый враг народа. Царь и его чиновники едина суть. Царь при помощи чиновников, чиновники под покровительством царя грабят, давят, топчут и терзают народ. В ком душа, а не камень, должен теперь подхва­тить клич петербургских рабочих: Долой разбойничье царское правительство! Да здравствует народное прави­тельство! Да здравствует Учредительное собрание!

Крестьяне, довольно вам молчать! Настала пора всем честным крестьянам поднять свой голос и присоединиться к городским рабочим, которые борются не только за свои, но и за ваши права...

Крестьяне! Когда вы присоединитесь к городским рабочим, ничто не устоит против такой силы. Ваш союз означает победу революции. А победа революции озна­чает свободу и лучшую долю для всего народа» ⁵⁸.

Кроме большевистских листовок среди крестьян рас­пространялась брошюра В. И. Ленина «К деревенской бедноте». Эта брошюра ещё в 1903 году была известна: её находили и отбирали жандармы при обысках у Афа­насьева и его товарищей по большевистскому подполью ⁵⁹.

Большевистские листовки разжигали сердца рабочих и крестьян. Ещё неукротимей становилась их лютая не­нависть к своим угнетателям. Ещё непримиримей стано­вилась борьба против произвола и насилия царских властей. Ни на один день не затухала эта борьба. Волна январско-апрельских стачек перекатом шла от од­ной фабрики к другой.

Фабриканты пытались мелкими уступками отвлечь ра­бочих от революционной борьбы. Было объявлено о со­кращении рабочего дня на полчаса. Но рабочих теперь трудно было обмануть, так как большевистские агита­торы неустанно разоблачали вражеские козни. В своей апрельской листовке Иваново-Вознесенская группа РСДРП писала:

«Знайте, товарищи, — это волки приходят к нам в овечьей шкуре, чтобы легче обмануть нас, легче захва­тить добычу...

Товарищи, отказывайтесь все до одного давать под­писку о согласии работать 11 часов. Поддерживайте тре­бования рабочих всей России. Объединяйтесь для борьбы с капиталистами и самодержавием в могучую рабочую партию...» ^б0.

В ответ на мнимые уступки фабрикантов и их либе­ральное заигрывание с рабочими иваново-вознесенские большевики на первомайской массовке призвали рабочих к непримиримой борьбе.

Об этой массовке, проведённой в лесу за Сластихой, вблизи деревни Горпно, так рассказано в письме, послан­ном из Иваново-Вознесенска за границу для В. И. Ленина:

«1 мая мы устроили массовку за городом. Накануне буквально весь город был усыпан листками Бюро коми­тетов Большинства и редакции «Вперёд» (двух сортов) и ЦК.

...Присутствовало около 200 организованных рабочих. Причины сравнительной немногочисленности собрав­шихся: 1) много фабрик и отделений ещё не начинали работы после пасхи — рабочие ещё не вернулись из де­ревень, 2) около 12 организованных рабочих социал-де­мократов было выброшено хозяевами на улицу (по ма­лейшему подозрению, по доносу), 3) много рабочих по­ступило на другие заводы, много разошлось в поисках за работой, многие не разысканы. Количество участников могло легко дойти до 700 (число организованных ра­бочих).

В общем массовка прошла очень хорошо, произвела, по общим отзывам, большое впечатление. Жалеют только, что многие не попали.

Грандиозные приготовления полиции, рассказы жите­лей окрестных деревень о «тысяче вооружённых рабочих», справлявших 1 мая; наконец, переливающееся от участ­ников массовки в массу возбуждение — всё это создаёт сотни легенд, массу разговоров и приподнятое настроение в самых широких массах.

Привожу принятую на массовке резолюцию, отдель­ные пункты которой при охватившем всех возбуждении покрывались громовыми криками одобрения» ⁶¹.

В этой резолюции отразились основные положения ле­нинской прокламации «Первое мая».

Первомайская маёвка затянулась до 8 часов вечера. Перед её окончанием после речей и принятия резолюции рабочие спели «Марсельезу», «Смело, товарищи, в ногу» и «Дубинушку».

Расходились разными лесными тропами, осторожно.

А ночью по всему городу были разбросаны листовки с призывом к забастовке.

Этот призыв был услышан. Вновь прокатилась оче­редная волна стачек. 6 мая ткачи фабрики Бакулина потребовали повышения расценок. Так как было обещано удовлетворить эти требования через пять дней, ткачи вер­нулись к станкам. На следующий день забастовали ра­бочие типографии Соколова, а затем — ткачи фабрики Дербенева. Но и они возобновили работу после того, как их заверили в том, что требования будут удовлетворены.

Эти майские стачки были лишь отдельными вспыш­ками того костра, который через несколько дней ярко разгорелся и воспламенил всех иваново-вознесенских ра­бочих.

Теперь вполне назрела всеобщая стачка иваново-вознесенских рабочих — одно из важнейших событий пер­вой русской революции 1905 года.

Рабочие массы Иваново-Вознесенска ожидали боевого сигнала...

К маю 1905 года Иваново-Вознесенская большевист­ская организация, руководимая её ответственным секре­тарём Фёдором Афанасьевым, количественно и каче­ственно очень окрепла. В ней насчитывалось свыше че­тырёхсот членов партии. Это были исключительно одни рабочие, закалённые в упорных боях, повседневно испы­тывавшие лично на себе капиталистический гнёт и нужду.

Большевики во главе с В. И. Лениным придавали огромное значение выдвижению и воспитанию руководя­щих партийных работников из наиболее сознательных ра­бочих.

В апреле 1905 года В. И. Ленин говорил: «Вводить рабочих в комитеты есть не только педагогическая, но и политическая задача. У рабочих есть классовый инстинкт, и при небольшом политическом навыке рабочие довольно скоро делаются выдержанными социал-демократами. Я очень сочувствовал бы тому, чтобы в составе наших ко­митетов на каждых 2-х интеллигентов было 8 рабочих» ⁶².

При таком подборе руководящих партийных кадров расширялось влияние партии на рабочие массы.

Иваново-вознесенские большевики — плоть от плоти рабочего класса — были тесно, кровно связаны с рабо­чими, имели на них исключительное влияние. Это было боевое ядро, которое притягивало к себе десятки тысяч рабочих, и потому содержало в себе огромный заряд, таило в себе огромную революционную энергию.

Во главе Иваново-Вознесенской большевистской орга­низации стоял Фёдор Афанасьевич Афанасьев. Его бли­жайшим помощником был Семён Иванович Балашов, работавший на фабрике «Товарищества Иваново-Возне­сенской мануфактуры». Выполняя с 1903 года работу районного организатора, Балашов успешно вёл агитацию на иваново-вознесенских фабриках, выявлял активистов среди рабочих, организовывал массовки в лесах, укры­вал приезжих большевиков. Квартира Балашова, опыт­ного конспиратора, служила местом для явок и нелегаль­ных собраний. Всегда кипучий, бодрый, волевой, Бала­шов увлекал за собою и других, воодушевлял их на борьбу.

Большой популярностью среди иваново-вознесенских рабочих пользовался Евлампий Александрович Дунаев — рабочий фабрики Бакулина. Дунаев был их признанным, любимым вожаком. Бывший крестьянский мальчик, за­тем сельский пастушок-подросток, Дунаев с семнадцати лет стал работать проборщиком на ткацких фабриках Иваново-Вознесенска. Наблюдая полуголодную, жалкую жизнь рабочих и сам испытывая повседневную нужду, Дунаев придавал слишком большое значение экономи­ческой борьбе рабочих, а политическую борьбу вначале недооценивал. Однако впоследствии под влиянием Афа­насьева, Балашова и других большевиков он постепенно освобождался от своих заблуждений.

В борьбе с иваново-вознесенскими «экономистами» Афанасьев опирался на ленинскую работу «Что делать?», в которой великий вождь партии обнажил идейные корни оппортунизма «экономистов» и наглядно показал, какой вред причиняет пролетариату их преклонение перед сти­хийностью рабочего движения, принижение ими роли со­циалистического сознания в рабочем движении и руково­дящей роли партии.

Ознакомление с этой ленинской книгой убедило и Ду­наева в идейных ошибках «экономистов».

Активный участник забастовок 1895 и 1897 годов, Ду­наев к 1905 году настолько политически вырос и окреп, что стал одним из руководителей всеобщей стачки. Иваново-вознесенцы давно привыкли встречать его на своих собраниях. Его вид простого, рядового рабочего распо­лагал к себе и внушал доверие. Любили слушать его ясную, всегда толковую речь, пересыпанную шутками и прибаутками. Она покоряла сердца своей задушевностью, внутренней убеждённостью. Обладая природным даром красноречия, этот пламенный трибун своими жаркими речами воодушевлял рабочих на борьбу, и они шли за ним дружно, без колебаний.

Выдающимися руководителями Иваново-Вознесен­ской партийной организации были также рабочий фаб­рики Полушина Иван Никитич Уткин (партийная кличка Станко) — начальник боевых дружин, ткачиха фабрики Бакулина Матрена Петровна Сарментова (партийная кличка Марта), очень популярная среди ткачих, рабочий фабрики «Товарищества Иваново-Вознесенской ману­фактуры» Фёдор Никитич Самойлов (партийная кличка Архипыч), рабочий фабрики Гарелина Николай Андре­евич Жиделев. Все они бесстрашно боролись за свободу рабочего класса, твёрдо руководствуясь решениями боль­шевистской партии.

В апреле 1905 года в Лондоне собрался III съезд РСДРП, созванный по предложению В. И. Ленина и по настоянию местных большевистских организаций, в том числе и Северного комитета РСДРП.

Ещё в декабре 1904 года по инициативе Северного ко­митета РСДРП была созвана в Колпине конференция шести комитетов Северного района (Северного, Петер­бургского, Московского, Тверского, Рижского, Нижего­родского). Эта конференция выразила недоверие меньше­вистскому Центральному Комитету и целиком поддер­жала В. И. Ленина и его соратников: «Рассматривая литературную группу, руководимую тов. Лениным, как орган, выясняющий принципиальную позицию большин­ства второго партийного съезда не только в вопросах организационных, но и программных и тактических, кон­ференция комитетов Северного района приветствует её выступление и высказывает пожелание, чтобы данная группа расширила свою деятельность изданием пропаган­дистских брошюр и периодических бюллетеней» ⁶³.

Такую же позицию заняли областная конференция че­тырёх кавказских комитетов и областная конференция трёх южных комитетов. Они совместно с конференцией шести комитетов Северного района образовали Бюро ко­митетов большинства, которое повело практическую под­готовку к III съезду партии.

Нараставший подъём революции в стране требовал, чтобы партия выработала и проводила чёткую тактику революционной борьбы.

Между тем по вине меньшевиков, Российская социал-демократическая рабочая партия оказалась расколотой на две фракции, каждая из которых по-разному относи­лась к революционным событиям, по-разному понимала задачи и цели революции. Поэтому очередной III съезд партии должен был устранить разногласия по тактиче­ским вопросам и установить единую тактику пролетариата в демократической революции.

Однако меньшевики отказались от участия наIIIсъезде партии и, собравшись в Женеве, провели свою конференцию, на которой выработали свою тактику.

В противовес оппортунистической, предательской так­тике меньшевиков III съезд партии под руководством В.И. Ленина выработал революционную марксистскую тактику, признав главной задачей партии и рабочего класса переход от массовых политических стачек к во­оружённому восстанию. Считая, что победа в демократи­ческой революции может быть достигнута пролетариатом лишь в союзе с крестьянством при изоляции буржуазии, съезд призвал партийные организации к поддержке кре­стьянского движения и созданию революционных кре­стьянских комитетов в деревне.

Активным участником III съезда был Н.В. Романов — делегат от Северного комитета РСДРП. Он неоднократно выступал с речами, отстаивая и поддерживая ленинские предложения, возглавлял мандатную комиссию съезда.

Решения III съезда партии, разработанные В.И. Лениным, были приняты к руководству большин­ством местных социал-демократических организаций.

Этими решениями стала руководствоваться и Ива­ново-Вознесенская группа Северного комитета РСДРП. Она немедленно приступила к организации и проведению всеобщей политической стачки в Иваново-Вознесенске, с тем чтобы в ходе борьбы превратить стачку в вооружён­ное восстание.

ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА

Руководящий центр группы решил созвать партийную городскую конференцию для того, чтобы обсудить вопрос о всеобщей стачке.

9 мая, ранним утром, районные партийные орга­низаторы и делегаты фабрично-заводских партийных организаций собрались тайно от полиции за городом, около деревни Поповское, в лесу. Всего на лесной лу­жайке собралось человек шестьдесят-семьдесят.

Позже всех явился Афанасьев.

Вместе с Афанасьевым на конференцию пришёл незнакомый двадцатилетний юноша. Он привлёк к себе всеобщее внимание.

Всем понравилось его приятное, добродушное лицо, белое с румянцем, проступавшим сквозь тонкую кожу, с юношеским пушком на верхней губе. Темнорусые во­лосы, поднятые кверху и подстриженные ёжиком, откры­вали большой выпуклый лоб. Серые глаза лучились вну­тренним блеском и оттого казались темнее. Во всём облике чувствовалось что-то южное. Однако в дви­жениях не было резкой торопливости: в них сказы­валась плавность, сдержанность, внутренняя собран­ность.

Это был Михаил Васильевич Фрунзе, приехавший на­кануне конференции в Иваново-Вознесенск по путёвке Московского комитета большевистской организации.

Из Иваново-Вознесенска писали в центральную боль­шевистскую газету «Вперёд» о том, что из местных рабо­чих «вырабатываются нередко очень умные и дельные агитаторы. Если бы таким природным агитаторам дать социал-демократическое образование, то работа закипела бы несравненно живее. Для этого нужны, конечно, про­фессионалы-агитаторы, которые могли бы руководить агитаторскими группами»⁶⁴.

Идя навстречу этим просьбам, Московский комитет большевистской организации по указанию центра напра­вил М. В. Фрунзе в Иваново-Вознесенск.

Афанасьев представил Фрунзе собравшимся, назвав его по партийной кличке Трифонычем.

—     Товарищи! Нас послали сюда десятки тысяч рабо­чих нашего города, — начал свою речь Афанасьев. — Они поручили нам обсудить вопрос о том, как же быть, что же делать им, чтобы улучшить свою жизнь. Ведь так жить, как приходится жить рабочим, дальше невозможно! Мы обязаны сплотить их, поднять на борьбу. И вот сегодня мы должны наметить и принять определённые решения. А чтобы нам не ошибиться, чтобы наши решения были правильными, мы должны сначала ознакомить друг друга с настроениями рабочих, с их пожеланиями и требова­ниями. Пусть делегаты фабрик и заводов поочерёдно вы­скажутся.

С Афанасьевым все согласились. Первым заговорил Дунаев — делегат большевиков прядильной и бумажно-ткацкой фабрики Бакулина. Вслед за Дунаевым высту­пили Голубев — от ситценабивной фабрики Новикова, Уткин — от ткацкой фабрики Полушина, Смелова — от прядильно-ткацкой фабрики Бурылина. Говорили кратко, не желая повторять друг друга. Все были согласны и убе­ждены в том, что всеобщая стачка назрела, что медлить нельзя.

После этого стали выставлять и обсуждать требова­ния, которые должны быть предъявлены фабрикантам. Решили потребовать восьмичасового рабочего дня, повы­шения заработной платы, пособий заболевшим и рожени­цам, пенсий по старости, права объединяться в профес­сиональные союзы и свободно собираться для обсужде­ния рабочих нужд — всего 26 требований. Придавая особо важное значение, дважды — поднятием рук и поименным голосованием — постановили потребовать немедленного созыва Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, тайного и равного для всех граждан и гражда­нок избирательного права.

Афанасьеву и Трифонычу поручили отпечатать требо­вания в подпольной типографии вместе с листовкой-при­зывом ко всеобщей стачке.

Стачку решили начать 12 мая.

Расходились осторожно, в одиночку и маленькими группами, по разным тропинкам и дорогам.

Возвратившись в город, Афанасьев и Фрунзе отпра­вились в подпольную типографию.

Здесь они написали листовку-призыв «Ко всем рабо­чим и работницам г. Иваново-Вознесенска». В ней гово­рилось:

«Нехватает сил больше терпеть! Оглянитесь на нашу жизнь: до чего довели нас наши хозяева! Нигде не видно просвета в нашей собачьей жизни! Довольно! Час пробил! Не на кого нам надеяться, кроме как на самих себя. Пора приняться добывать себе лучшую жизнь! Бросайте ра­боты, присоединяйтесь к вашим забастовавшим товари­щам. Выставляйте 26 требований, изданных нашей груп­пой. Присоединяйте к ним, кроме того, свои местные частные требования! Собирайтесь для обсуждения ваших нужд в городе и за городом.

Иваново-Вознесенская группа Северного комитета Российской социал-демократической рабочей партии»⁶⁵.

Вскоре листовки замелькали в рабочих руках. Читали их с волнением и одобряли.

Всё более крепла решимость рабочих бороться за своё право на лучшую жизнь.

В дни перед всеобщей стачкой большевики усилили агитацию на фабриках и заводах.

Всё было готово. Партийные силы расставлены. Рабо­чие массы горели желанием выступить и бороться...

В назначенный день первыми забастовали рабочие фабрики Бакулина, Вслед за ней одна за другой останав­ливались и другие фабрики. Рабочие руки властно рас­крывали фабричные ворота. Из них выбегали люди со знамёнами и сливались с тысячами других демонстрантов.

Как весенний поток, разлились рабочие массы по ули­цам и переулкам городских окраин, наполнив их небы­вало смелыми речами. Запрещённые песни, распевав­шиеся прежде лишь тайком, вполголоса, теперь ликующе гремели повсюду, призывая всех к борьбе. Открыто и по­бедно развевались красные знамёна.

И чем дальше люди шли, тем твёрже становилась их поступь, увереннее звучали их призывы, громче распева­лись революционные песни, больше алых полотнищ плес­калось на майском ветру.

К вечеру на центральной площади сошлись тысячи за­бастовавших рабочих. Городские власти переполошились. Спешно были выставлены полицейские отряды. Марши­ровали солдаты с винтовками за плечами, снаряжённые по-походному. На сытых конях гарцовали казаки.

Взбудораженный всеобщей стачкой город превра­щался в военный лагерь, охваченный тревогой и ожида­нием грозных событий.

А за городом, на берегу реки Талки, партийная группа подводила первые итоги начавшейся стачки.

—      Товарищи, всеобщая стачка началась успешно, — говорил Афанасьев, — но радоваться нам ещё рано. Знайте, что фабриканты будут упорствовать, не согла­сятся удовлетворить наши требования. Нам предстоит долгая, затяжная, тяжёлая борьба. И об этом надо прямо сказать, предупредить всех рабочих. А для этого созовём их на общегородской митинг, но не сегодня, а завтра, так как сейчас уже поздно, темнеет. Разговор со стачечни­ками поручим Дунаеву. Он умеет говорить с рабочими. Они любят слушать его. Следует нам подумать и о том, как помочь тем рабочим семьям, которые во время за­бастовки будут очень нуждаться. Необходимо теперь же организовать денежный фонд помощи нуждающимся ста­чечникам. Придётся нам теперь, как и прежде во время стачек, избрать уполномоченных от рабочих для перего­воров с фабрикантами.

С этими предложениями Афанасьева все согла­сились.

По поручению партийной группы несколько агитато­ров отправились на площадь и призвали находившихся там стачечников ввиду позднего времени разойтись пока, с тем чтобы завтра вновь собраться здесь, на площади...

Утром 13 мая опять сошлись тысячи рабочих. Без­брежное людское море волновалось и угрожающе роп­тало, как в час нараставшего прибоя. А напротив из окон городской управы выглядывали испуганные лица. Там собрались городские власти, чиновники, фабриканты, купцы. Они со страхом наблюдали небывалое зрелище.

—      Ведь больше 40 тысяч собралось! — с тревогой в голосе говорил полицмейстер Кожеловский городскому голове фабриканту Дербеневу.

И, посоветовавшись с ним, полицмейстер стал писать телеграмму владимирскому губернатору Леонтьеву:

«Сорокатысячная толпа подступила к городской управе».

Желая успокоить губернское начальство, Кожеловский приписал:

«Ведёт она себя спокойно. Рабочие обещают охра­нять порядок, но среди них ведётся и агитация крайних, разбросаны прокламации, остановили работу в железно­дорожных мастерских. Крайне желателен приезд высшего начальства» ⁶⁶.

—     Отнеси немедленно на телеграф, — приказал полиц­мейстер дежурному городовому.

Между тем к середине площади стали пробираться во­жаки рабочих — руководители забастовки, хорошо знако­мые и рабочим и тем, кто со страхом наблюдал из окон городской управы. Хорошо знали и седеющего, упитанного чиновника в летней форменной шинели, что шёл со стачечниками: то был старший фабричный инспектор Свирский, прибывший из Владимира.

Вскоре появился Дунаев. Поддерживаемый другими, он взобрался на живую трибуну из человеческих рук и плеч. Площадь заволновалась и загудела.

   Сняв с головы потрёпанный и полинявший картуз с узкими полями, Дунаев начал размахивать им, что-то вы­крикивая. И, как бы поняв его, площадь стала затихать. Немного выждав, Дунаев заговорил:

—      Товарищи, я обнажил голову перед вами в знак уважения к вам, к вашим мозолям, к вашему честному труду...

Тощая фигура Дунаева колебалась на плечах ткачей, пытаясь сохранить равновесие. Своим звучным высоким голосом он продолжал:

—      Товарищи, мы собрались здесь для того, чтобы во всеуслышание заявить о наших нуждах и передать фаб­рикантам наши требования.

—      А вы, товарищи, — продолжал Дунаев, обращаясь ко всем рабочим, — вот здесь, перед всеми, дайте обеща­ние, поклянитесь, что стачку проведёте дружно, будете твёрдо стоять на своём, не подведёте друг друга. И какие бы испытания нам не выпали, мы их выдержим стойко, без колебания.

—      Выдержим! Клянёмся!—заверяла площадь.

Затем Дунаев громко зачитал требования, разъясняя каждый пункт и спрашивая мнение собравшихся. И каж­дый раз, по каждому пункту требований, неслось тысяче­голосое одобрение, поднимался густой лес рабочих рук. Все соглашались с тем, что всеобщую забастовку надо продолжать до тех пор, пока фабриканты не удовлетво­рят требований рабочих.

Один за другим поднимались на стол ораторы. Их плотным кольцом окружали рабочие, охраняя от переоде­тых жандармов и шпионов, шнырявших в толпе. Ораторы бросали в гущу демонстрантов зажигательные слова, и площадь воспламенялась ими, загоралась. Вот кто-то стал рассказывать, как фабриканты выжимали из рабочих последние соки, — и возмущённая толпа гневно сжимала кулаки. Вот Сарментова, возвышаясь своей высоченной фигурой над обступившими её ткачихами, задушевно го­ворит о горькой доле фабричных женщин, о зверских издевательствах над ними — и многие ткачихи, растро­ганные её речью, прослезились.

Но особенно заволновались, когда на стол взобрался Михаил Игнатьевич Лакин — заварщик фабрики Грязнова. Это был начитанный человек. Он любил художест­венную литературу, знал наизусть много стихов, обладал хорошим, сильным голосом и, выступая перед рабочими, иногда декламировал. И это-то особенно нравилось ра­бочим.

Сегодня Лакин решил прочесть им отрывок из стихо­творения Некрасова «Размышления у парадного подъ­езда». Повернувшись в сторону парадного подъезда го­родской управы, он начал:

...Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла - не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

За сердце хватали и жгли эти пламенные, скорбные некрасовские строки о русском мужике. Многие рабо­чие — выходцы из деревни — сами недавно были такими же мужиками и знали всю горечь мужицкого житья:

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам,

В рудниках, на железной цепи;

Стонет он под овином, под стогом,

Под телегой, ночуя в степи;

По мере того как читал Лакин, площадь всё более на­полнялась жалостью к бедняку, вскипала гневом к его угнетателям:

Стонет в собственном бедном домишке,

Свету божьего солнца не рад;

Стонет в каждом глухом городишке,

У подъезда судов и палат.

Лакин рукою показал на подъезд городской управы, где трусливо притаились насильники трудящихся. И вслед за рукою Лакина туда же устремились тысячи разгне­ванных, возмущённых глаз...

Выполняя решение партийной организации, Дунаев обратился с горячим призывом провести добровольный сбор денег в пользу нуждавшихся рабочих, которые уча­ствовали в забастовке. И тут же, сняв с головы свой кар­туз, Дунаев пустил его по рабочим рядам. В картуз по­сыпались медяки, мелкое серебро, бумажные рубли.

Кто-то предложил избрать доверенных сборщиков, и тут же их избрали. Десятка полтора сборщиков с карту­зами в руках стали обходить площадь.

Митинг продолжался. Ещё долго слышались речи, переходившие в задушевные беседы, и беседы, заканчи­вавшиеся страстными призывами к единению и борьбе. Было предложено идти за город, на реку Талку. Все охотно согласились. Люди почувствовали, что здесь, на площади, им тесно. Все рвались на простор, к вольной жизни, к свободе...

Радостно возбуждённые рабочие с песнями тронулись и длинными лентами растянулись по улицам.

Резвый ветер с шорохом катил сор по мостовой, шеве­лил ветвями на деревьях, ворошил зелёную листву, трепы­хая её серебристо-серой изнанкой...

 

ВЫБОРЫ СОВЕТА УПОЛНОМОЧЕННЫХ

Шумел людской поток, приближаясь к Талке.

Она протекала в километре от Иваново-Вознесенска, вблизи железнодорожных путей. Её правый берег — огромный пустырь, покрытый чахлой травой. Другой, ле­вый берег окаймлён густым хвойным лесом. В низине, у самой речки, рос мелкий кустарник — ольха, ивняк, осин­ник.

Эта тихая речка никогда не слышала такого шума и столько голосов, как в тот день. Её отлогие берега под тяжестью многотысячной толпы, казалось, пригибались ещё ниже.

Обширный пустырь, примыкавший к реке, весь усыпан людьми вплоть до самого взгорья и берёзовой рощи. Над головами рабочих развевались флаги и знамёна. Одно из них — красное знамя рабочих фабрики Бурылина — вы­делялось чёткой надписью: «Кровь рабочих на нём».

И вот здесь под сенью красных знамён произошло историческое событие — зарождение рабочей власти. Ещё в мае 1905 года, раньше, чем в других городах России, иваново-вознесенские ткачи приступили к выборам своих, рабочих депутатов. И хотя орган рабочей власти они на­зывали в те дни то Собранием депутатов, то Советом уполномоченных, то Депутатским собранием, но по су­ществу это был один из первых Советов рабочих депутатов в России. Это был прообраз Советской власти, соз­данной пролетариатом под руководством Коммунистиче­ской партии в 1917 году.

Вряд ли кто из иваново-вознесенских ткачей в то время понимал всемирно-историческое значение этого со­бытия. Было так: стачечники в целях более организован­ной борьбы решили выделить из своей среды доверенных людей для переговоров с фабрикантами, для отстаивания рабочих интересов. В этом сказалась и мудрость народ­ных масс и большевистский опыт революционной борьбы. Последующая же борьба иваново-вознесенских ткачей вскоре не только оправдала возникновение такого органа, но углубила его значение, расширила его роль. Собрание депутатов сейчас же после своего оформления стало пре­вращаться из стачечного комитета в более полномочный орган рабочей власти, готовый заменить собою и город­скую управу, и фабричную администрацию, и полицмей­стера, и всех царских чиновников. И хотя всего этого в тот момент ткачи вполне не осознавали, но они с необы­чайным воодушевлением приступили к выборам депутатов.

В депутаты они выдвигали наиболее преданных людей. Выбирали простым большинством голосов из расчёта один депутат на 200—250 рабочих.

В тот день, 13 мая, успели избрать лишь около 50 де­путатов, а через день — ещё около 100 депутатов. Всего же был избран 151 депутат, в том числе 56 большевиков и 23 женщины. Выбранными оказались почти все те, кто был на партийной конференции накануне забастовки и кто затем поднимал рабочих по фабрикам.

Среди депутатов не было ни Афанасьева (Отца), ни Фрунзе (Трифоныча). Рабочие не могли избрать их, так как они, будучи профессиональными революционерами и находясь в большевистском подполье, на фабриках не ра­ботали. Однако Афанасьев и Фрунзе через депутатов-большевиков стали осуществлять повседневное практиче­ское руководство всей работой Совета депутатов.

Совет рабочих депутатов постановил проводить ми­тинги на Талке. С этого дня река стала излюбленным ме­стом рабочих. Туда с раннего утра шли они в одиночку, группами, целыми фабриками.

Установился даже такой порядок. Раньше других при­ходили сюда члены городской партийной группы. Они со­бирались у лесной сторожки на зелёной лужайке, на левом берегу Талки, которая в этом месте делает крутой изгиб, образуя небольшой полуостров, мысок. Его в шутку тогда называли мысом «Доброй Надежды». Партийная группа намечала повестку собраний, определяла темы бе­сед и докладов, выдвигала агитаторов и докладчиков, принимала решения по руководству забастовкой.

Руководя заседаниями партийной группы, Афанасьев очень оживлялся, преображался, забывал о своей ста­рости, о своих недугах.

Вопросы, предварительно намечавшиеся партийной группой, вторично обсуждались на заседании Совета де­путатов с участием членов партийной группы.

Принимались важные решения. Так, на одном заседа­нии Совета было решено послать министру внутренних дел заявление об удовлетворении политических требова­ний, отклонённых иваново-вознесенскими фабрикантами: об установлении восьмичасового рабочего дня, о свободе слова, печати и собраний, об Учредительном собрании...

После того, как депутаты и партийцы на совместном заседании утверждали порядок дня, они переходили на другой, правый берег Талки, где уже к этому времени стекались тысячи рабочих.

Открывался митинг. Выступал докладчик, за ним — второй, третий. Бочка или ящик служил им трибуной. Часто общий митинг распадался, и в разных местах одно­временно выступало несколько ораторов. Речи сменялись обстоятельными докладами.

На митингах не только слушали агитаторов, но и об­суждали газеты, прокламации, а также «Бюллетень», ко­торый Иваново-Вознесенская группа Северного комитета РСДРП стала выпускать ежедневно с 23 мая. В «Бюлле­тене» обычно помещались сведения о ходе стачки и при­зывы к дальнейшей борьбе.

Митинги на Талке иногда заканчивались пением рево­люционных песен.

Собрания на Талке постепенно превратились в рабо­чий «университет». Здесь рабочие обогащались знаниями, расширяли свой умственный кругозор, прояснялось их об­щественно-политическое сознание. Теперь рабочих интере­совали не только экономические вопросы. Всё чаще и сме­лее говорили они и на политические темы. Крепло убежде­ние в том, что нельзя освободиться от капиталистического рабства без предварительного свержения царизма.

Популярность собраний на Талке ширилась. Весть о всеобщей стачке иваново-вознесенских рабочих радовала трудящихся ближайших городов и сёл.

Из Шуи, Тейкова, Лежнева, из многих сёл и деревень в Иваново-Вознесенск приходили ходоки. Среди них рос авторитет Совета депутатов. «Народ вообще очень уверо­вал в депутатов», — доносили агенты царской охранки. К депутатам трудящиеся обращались со своими нуждами, за советом и помощью.

По просьбе рабочих Совет депутатов запретил торгов­цам повышать цены на продовольствие и обязал их отпу­скать рабочим продукты в кредит. Фабриканты, желая обречь рабочих на голод, попытались закрыть продоволь­ственные лавки при фабриках. Однако Совет вмешался — и лавки вновь были открыты.

По требованию Совета рабочих депутатов были за­крыты все кабаки и пивные. После этого в городе пре­кратились пьяные драки и дебоши.

Для оказания помощи нуждавшимся семьям стачечни­ков была избрана особая комиссия. Её члены ходили по рабочим казармам и квартирам, выявляли наиболее нуж­давшихся и выдавали им денежные пособия.

В противовес полиции Совет депутатов сформировал рабочую милицию. Она совместно с боевиками-дружинниками наблюдала за порядком в городе и охраняла ми­тинги от черносотенцев.

В городе установилось двоевластие: с одной стороны, фабриканты и царские чиновники, опиравшиеся на войска и полицию; с другой стороны, собрание рабочих депута­тов, пользовавшееся доверием и поддержкой многих ты­сяч трудящихся. С каждым днём власть рабочих крепла, а в рядах их противников нарастала тревога и растерян­ность...

Всё оживлённее становилось на Талке. Всё выше под­нималась волна стачечного движения. Из Иваново-Воз­несенска она вскоре перекатилась в другие города и охва­тила весь текстильный район.

Для непосредственного руководства разраставшимся стачечным движением Афанасьев не раз выезжал в дру­гие города и рабочие посёлки. Так, 17 мая он приехал в Шую. На собрании местных большевиков Афанасьев подробно рассказал о революционных событиях в Иваново-Вознесенске и предложил немедленно организовать стачку всех шуйских рабочих. В тот же день по призыву Шуйской партийной организации забастовали рабочие фабрики Небурчилова, а через день к ним присоединились рабочие остальных предприятий Шуи — всего около 11 тысяч рабочих. По примеру Иваново-Вознесенска в Шуе был сформирован Совет уполномоченных.

Вскоре стачка началась также в Тейкове, Кохме и дру­гих рабочих посёлках. Всего бастовало около 70 тысяч рабочих.

Руководила стачкой по всему району Иваново-Возне­сенская группа Северного комитета большевиков во главе с Афанасьевым. Она давала указания, снабжала полити­ческой литературой, направляла партийных организаторов и агитаторов в другие города и посёлки.

Всеобщая стачка в Иваново-Вознесенске продолжа­лась. Рабочие, руководимые большевиками, проявляли небывалую стойкость и мужество. Царские власти не раз пытались сломить их сопротивление вооружённой силой.

3 июня отряды казаков и полиции прискакали на Талку и напали на стачечников. Произошло зверское избиение мирных, безоружных людей. Пролилась рабо­чая кровь. Несколько десятков стачечников было ранено, ещё больше арестовано, в том числе 44 депутата.

За событиями в Иваново-Вознесенске издалека, из Женевы, пристально следил В. И. Ленин. По поводу кро­вавого побоища на Талке В. И. Ленин в июне 1905 года писал: «Восстание и вооруженная битва на баррикадах в Лодзи, — побоище в Иваново-Вознесенске, — всеобщие стачки и стрельба в рабочих в Варшаве и Одессе, — по­зорный конец комедии с земской делегацией, — таковы главные политические события истекшей недели»⁶⁷.

Забастовка продолжалась и после третьеиюньского побоища на Талке. Рабочие попрежнему были стойки и сплочённы.

Но с каждым днём всё острее ощущалась их нужда. Многие рабочие семьи голодали.

У Совета рабочих депутатов не хватало средств, что­бы оказать помощь особенно нуждавшимся. Эти средства составлялись из добровольных пожертвований на митин­гах и иваново-вознесенских горожан, сочувствовавших забастовке. Шли денежные переводы со всех концов Рос­сии — из Москвы, Петербурга, Ярославля, Харькова, Твери, Иркутска. Присылали деньги и рабочие Германии, Соединённых Штатов Америки, Швейцарии, с большим сочувствием следившие за героической борьбой русских товарищей. Всего в кассу стачечников поступило около 15 тысяч рублей.

Нуждавшиеся подавали в Совет рабочих депутатов за­явления с просьбой о помощи. Эти заявления проверялись депутатами соответствующих фабрик. Затем депутаты докладывали Совету, который в случае необходимости назначал пособие нуждавшимся. Норма пособия — 15 ко­пеек в день на каждого члена нуждавшейся семьи.

Конечно, при такой норме стачечникам приходилось жить впроголодь. Но к середине июня Совет рабочих де­путатов не мог оказывать и такую помощь, так как касса почти совсем опустела.

Рабочие пробовали обращаться к фабрикантам с тре­бованием выплатить деньги за время забастовки, но без­успешно. Большинство фабрикантов выехало из города, ре­шив взять рабочих измором, задушить их в тисках голода.

27 июня собрались рабочие-депутаты. Было очевидно, что продолжать забастовку невозможно. Рабочие изголо­дались. Их касса истощилась. Уже нечем было оказывать помощь голодавшим. К тому же в ответ на просьбу ива­ново-вознесенских купцов и домовладельцев из Петер­бурга на имя губернатора Леонтьева пришла грозная телеграмма генерала Трепова — начальника всей царской полиции и охранки:

«Порядок надлежит восстановить во что бы то ни стало, а равно охранять все фабрики, промышленные и торговые заведения и частное владение. При всякой по­пытке к нарушению порядка принимать все меры репрес­сий, предоставленные положением усиленной охраны. При неуспехе — передать власть военному начальству на пред­мет восстановления и поддержания порядка силою ору­жия. Нахожу, что дальнейший произвол и беспорядки не­допустимы. Если встретится затруднение в наряде войск, сообщите командующему войсками, потребовав от него необходимое количество» ⁶⁸.

Против царских войск иваново-вознесенские рабочие в то время не могли устоять. Силы были слишком не­равны. Дальнейшая борьба могла закончиться пораже­нием. Могла обильно пролиться лишь рабочая кровь...

Было решено прекратить стачку и с 1 июля встать на работу.

Всеобщая стачка закончилась...

Однако борьба и после этого не прекращалась, ещё долго волновались рабочие. Казалось, вот уже всё успо­коилось. Рабочие возвратились к станкам. Но вдруг по цехам пронеслась весть об аресте депутатов — и опять волнение, рабочие снова объявляют забастовку. В другом месте уволили рабочих-«смутьянов» — и фабрика тоже бастует...

Прекратив всеобщую стачку, иваново-вознесенские рабочие отступили не как побеждённые. Наоборот, за время стачки ими одержаны крупные победы.

Прежде всего улучшилась жизнь рабочих вследствие частичного удовлетворения их экономических требований. Почти на всех фабриках и заводах рабочий день был со­кращён на полчаса или на час. Кроме того, на отдельных фабриках ткачи добились дополнительного сокращения рабочего дня накануне праздников. При этом за свой со­кращённый трудовой день рабочие стали получать больше. Особенно повысились (на 37%) заработки низко­оплачиваемых рабочих. Повышенная заработная плата была установлена на весь год с отменой двух сроков найма рабочих. Наконец, рабочие и работницы некоторых фабрик стали получать квартирные в размере 1 рубля в месяц, а работницы-роженицы — пособие в сумме 3 руб­лей.

Но не в этом заключалась главная победа иваново-вознесенских рабочих. Гораздо важнее было то, что они стали по-иному понимать свои задачи борьбы за луч­шую жизнь, стали более сознательными и организован­ными.

«Пусть малого мы добились, — писали от имени рабо­чих иваново-вознесенские большевики в листовке «Уроки стачки», — пусть не все наши требования удовлетворены, но зато пусть всякий себя спросит, что было до забастовки и что теперь. Не раскрыла ли глаза забастовка, не спло­тила ли она нас, показав, какую силу мы представляем, если, мы действуем сообща, дружно?» ⁶⁹.

Действительно, всеобщая стачка раскрыла глаза ра­бочим на многое. Тёмные и забитые в прошлом, рабочие теперь поняли, кто их заклятый враг, и вместе с тем осо­знали, что они способны уничтожить этого врага.

«Посмотрите на центральный промышленный район, — писал В.И. Ленин в дни всеобщей стачки.—Давно ли казался он нам спящим глубоким сном, давно ли считали там возможным только частичное, дробное, мелкое, про­фессиональное движение? А там уже разгорелась всеоб­щая стачка. Поднялись и поднимаются десятки и сотни тысяч» ⁷⁰.

Теперь рабочие массы Иваново-Вознесенска ещё более уяснили, что без завоевания политических прав нельзя рассчитывать на полное удовлетворение экономических требований. Борьба за освобождение от капиталистиче­ского гнёта неотделима от борьбы за гражданские сво­боды, за свободу слова, печати, собраний и профессио­нальных союзов. Рабочим стало ясно, что решительная победа над фабрикантами и заводчиками возможна лишь после свержения царизма и установления народной власти.

А для этого необходимо готовиться к вооружённому восстанию. К такому выводу пришли иваново-вознесен­ские рабочие после всеобщей стачки. Она показала им, что добиваться экономических прав и политической сво­боды нужно с оружием в руках. Рабочим потому и при­шлось отступить, что они не были подготовлены к воору­жённой борьбе против царских войск и полиции. Этот урок иваново-вознесенские рабочие учли в своей дальней­шей революционной борьбе.

Отмечая подъём стачечного движения летом 1905 года, В.И. Ленин писал: «Иваново-Вознесенская стачка пока­зала неожиданно высокую политическую зрелость рабо­чих. Брожение во всем центральном промышленном рай­оне шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться на­ружу, стало превращаться в восстание» ⁷¹.

 

ПОДГОТОВКА К ВОССТАНИЮ

Ещё во время всеобщей стачки, в конце июня, в Ко­строме собралась конференция всех групп Северного комитета РСДРП: Иваново-Вознесенской, Ярославской, Костромской, Рыбинской, Ростовской и Вологодской.

Работой конференции руководил представитель Цен­трального Комитета партии, действовавший на основе указаний В. И. Ленина. В своём отчётном докладе оIIIсъезде партии он подробно рассказал о тактических разногласиях между большевиками и меньшевиками, а также разъяснил принятые съездом решения о воору­жённом восстании, о временном революционном прави­тельстве, об отношении к крестьянскому движению. За­тем были обсуждены отчёты отдельных групп Северного комитета РСДРП.

Конференция показала, что за последнее время Ива­ново-Вознесенская и другие местные партийные организа­ции не только выросли количественно, но и окрепли поли­тически, идейно. Они уже могли самостоятельно и быстро разрешать вопросы, возникавшие в стремительном ходе революционных событий. Между тем Северный комитет РСДРП лишь стеснял инициативу и активность местных партийных организаций, являлся ненужным звеном ме­жду ними и Центральным Комитетом партии.

Поэтому конференция постановила упразднить с 1 июля 1905 года Северный комитет РСДРП и учредить вместо него три комитета: Ярославский—с Ростовом, Вологдой и Рыбинском; Костромской — с Кинешмой и Иваново-Вознесенский — с Шуей, Владимиром, Кохмой, Тейковом, Середой и Вичужским районом.

Это постановление конференции тут же утвердил пред­ставитель Центрального Комитета партии на основании данных ему полномочий.

Ответственным секретарём Иваново-Вознесенского ко­митета был избран Афанасьев, а членами комитета — Фрунзе, Дунаев, Балашов, Уткин, Сарментова, Самой­лов. Фрунзе вскоре был направлен в Шую для непосред­ственного руководства местной партийной организацией и революционным движением во всём шуйском районе.

В июле 1905 года В.И. Ленин опубликовал свою книгу «Две тактики социал-демократии в демократической ре­волюции». В этом гениальном произведении В.И. Ленин, раскритиковав и разгромив оппортунистическую тактику меньшевиков, убедительно и всесторонне обосновал стра­тегию и тактику большевистской партии. Ленинская книга вооружила рабочих России для дальнейшей борьбы против царизма и дала ясную перспективу перерастания буржуазно-демократической революции в революцию со­циалистическую.

Ленинская книга внимательно изучалась в иваново-вознесенских партийных кружках. Она стала руковод­ством в работе Иваново-Вознесенского комитета РСДРП.

Теперь Иваново-Вознесенский комитет РСДРП установил непосредственную связь с Московским областным бюро Центрального Комитета партии. От него иваново-вознесенские большевики получали партийные дирек­тивы. По его предложениям они выполняли партийные по­ручения.

В конце августа 1905 года из Москвы в Иваново-Воз­несенск приехал М.А. Багаев в связи с организацией в Москве подпольной типографии под видом магазина «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе».

Эта типография была создана в 1905 году по указа­нию В. И. Ленина. До этого большевики имели в разных городах несколько других подпольных типографий. Но они не могли полностью удовлетворить возросшие по­требности в большевистской печати. Поэтому Л.Б. Кра­сину, члену ЦК РСДРП, было поручено организовать в Москве подпольную типографию.

В поисках помещения, подходящего для подпольной типографии, её организаторы остановились на доме № 62 (теперь № 55) по Лесной улице. Было решено снять в нижнем этаже этого дома двухкомнатную квартиру, при­чём комнату, выходящую на улицу, решили для маски­ровки отвести под магазин оптовой торговли кавказскими фруктами, а под квартирой, в подвале, устроить типо­графию.

И квартиру и магазин оформили на имя Мариана Ка­ландадзе — портового грузчика. Сам Каландадзе нахо­дился в Москве лишь первое время. Вскоре он выехал на Кавказ, уполномочив С. Кобидзе «заведовать мага­зином».

Имея большой опыт конспиративной работы, больше­вик Кобидзе сумел придать своему «предприятию» вид настоящей оптовой торговли кавказскими фруктами. В комнате, отведённой под магазин, он соорудил прила­вок с конторкой, поставил семь ларей с образцами това­ров. С теми же образцами кавказских фруктов он вы­ставил ящики на подоконнике; с улицы над окном была прибита вывеска.

Чтобы «Оптовая торговля кавказскими фруктами» казалась солидным коммерческим предприятием, С. Ко­бидзе и его жена М. Кобидзе вели себя по-барски, как богатые «хозяева магазина». Они хорошо одевались. К «магазину» иногда подъезжал извозчик, и чета Кобидзе с помпой демонстративно ехала в ресторан: он — в ко­телке, а она — под вуалеткой.

Для той же маскировки было решено «нанять при­слугу» для семьи Кобидзе. Ухаживая за двухлетней доч­кой Кобидзе и занимаясь для вида другими домашними работами, «прислуга» должна была выполнять различ­ные партийные поручения: развозить в детской коляске подпольную литературу, поддерживать связь между под­польщиками.

Для этой фиктивной роли «прислуги» нужно было по­дыскать надёжную женщину-партийку.

Вспомнив своего давнего друга Афанасьева, Красин вызвал Багаева и предложил ему:

—     Поезжай в Иваново-Вознесенск. Ты работал там, знаешь тамошних людей. Да и мне хорошо знаком Афанасьев, секретарь Иваново-Вознесенской организа­ции. Он подыщет нам среди ткачих подходящую «при­слугу».

Афанасьев самым серьёзным образом отнёсся к пору­чению Центрального Комитета партии. Он вызвал двух ткачих: Е.С. Денисову (партийная кличка Странница) и М.Ф. Наговицыну-Икрянистову (партийная кличка Труба).

—     Вот любую выбирай, — заявил Афанасьев Ба­гаеву. — Ручаюсь за них. Вполне надёжные, вполне при­годные для подпольной работы.

Переговорив с каждой из них в отдельности, Багаев нашёл более подходящей Наговицыну-Икрянистову, как менее связанную семейно. Он дал ей деньги на дорогу и явку в Москве.

Провожая Наговицыну-Икрянистову в Москву, Афа­насьев наставлял:

—     Гордись, Марья! Это тебе поручение от Централь­ного Комитета нашей партии. Помни и о том, что в успеш­ной работе московской подпольной типографии также за­интересованы и мы, иваново-вознесенцы. Она и нас будет снабжать листовками.

Наговицына-Икрянистова вполне оправдала доверие Афанасьева, работая «прислугой» у Кобидзе в подполь­ной типографии.

Впоследствии Наговицыну-Икрянистову на этой труд­ной и опасной работе сменила Денисова. Она тоже ока­залась преданным партийцем...

Между тем революционная борьба разгоралась. На­капливались революционные силы, готовясь к реши­тельной схватке. К ней готовилось и царское правитель­ство.

Желая расколоть силы революции и оторвать от рево­люции умеренные слои народа, оно обещало созвать Госу­дарственную думу и поручило министру внутренних дел Булыгину разработать проект положения о такой Думе с тем, однако, чтобы у Думы не было законодательных прав. Одновременно с этим царское правительство повсе­местно насаждало контрреволюционные, черносотенные организации. При их помощи оно намеревалось подавить революционное движение в стране.

Черносотенцы активизировались и в Иваново-Возне­сенске. Они вели контрреволюционную агитацию на фаб­риках и заводах, вербовали погромщиков из наиболее тёмных, отсталых рабочих.

Нужно было в корне пресечь тлетворное, пагубное влияние «чёрной сотни». По предложению Афанасьева Иваново-Вознесенский комитет РСДРП в августе 1905 года напечатал десятитысячным тиражом и широко распространил листовку «О «чёрной сотне»».

«Товарищи! Целые века самодержавное правительство держало нас во тьме; ему выгодно, чтобы рабочий класс не сознавал своего положения, ему выгодно, чтобы рабо­чий класс не знал своих врагов, смотрел на них, как на благодетелей. Царскому правительству выгодно задавить рабочего непосильной работой, чтобы не было у него ни времени, ни охоты приобретать знания, которые бы осве­тили его тяжёлое положение и показали, кто его враг, с кем ему нужно бороться. Самодержавию выгодно беспра­вие рабочих, чтобы иметь возможность беспощадно пре­следовать всякого, кто вздумает развивать их сознание. Тюрьма и ссылка, каторжные работы и одиночное заклю­чение — вот удел наших сознательных товарищей. Но в последние годы стал просыпаться весь рабочий класс, он восстал против своих угнетателей, потребовал человече­ских прав и в борьбе за лучшую жизнь познал врагов своих. Чем дальше, тем больше расширялась борьба: к Петербургу присоединяется Рига, Варшава, Тифлис, Баку, Батум, Лодзь, Одесса. Царский трон затрещал... Царское самодержавие, спасая себя, даёт «государствен­ную думу» капиталистам, чтобы создать себе союзников в борьбе с рабочим классом, а нам готовит «чёрную сотню». Всюду, где происходит рабочее движение, для по­давления его царское правительство организует людей, готовых продать себя на всякое грязное дело. Это-то и есть «чёрная сотня».

...Ну, что же, мы не испугаемся этой силы, начнём и против неё свою борьбу. Теснее и крепче объединимся под красным знаменем Российской социал-демократической рабочей партии и пойдём под этим знаменем на войну против всех наших врагов. Будем ещё сильнее требовать: «Долой проклятое самодержавие, которое одно виновато во всех наших бедах!» Будем ещё сильнее требовать и до­биваться вооружённой силой политической свободы. Тогда не будет места никакой «чёрной сотне» ⁷².

Следя за революционными событиями в стране, ива­ново-вознесенские большевики, руководимые Афанасье­вым, живо откликались на них.

23 августа 1905 года царское правительство было вы­нуждено заключить позорный мирный договор с Япо­нией. Япония захватила Корею, забрала у России кре­пость Порт-Артур и половину острова Сахалина.

Желая разъяснить широким массам рабочих и кре­стьян смысл позорной капитуляции царского правитель­ства, Иваново-Вознесенский комитет РСДРП в сентябре выпустил листовку «Мир заключён»:

«Товарищи! Окончилась позорная, кровавая бойня. На далёких полях Манчжурии больше не будет раздаваться свиста пуль и грохота пушек. Замолкнут стоны и про­клятья умирающих и искалеченных. Останутся только одни братские могилы там, вдалеке на чужой стороне. Жди теперь, отец — пришлют тебе изуродованное тело и ска­жут: «это сын твой, твой помощник»; жди и ты, молодая жена, пришлют и тебе твоего мужа без рук и без ног, за ним тебе придётся ходить; ждите и вы, малые дети, — пришлют вам вашего кормильца и поильца, которого по­везёте по базарам и ярмаркам, и жалобно будет тянуть «христа-ради».

Окончилась позорная бойня. В Манчжурии заглохнет всё, а зато поднимется стон и вопль во всей многостра­дальной России. Это стон и вопль отцов, матерей, жён и детей.

Позорная бойня окончилась. Мир заключён. Что же нам даст этот мир, товарищи крестьяне и рабочие? Мало того, что отдали мы своих сыновей, мужей и отцов, мало того, что повытянули из нас последние соки на эту про­клятую войну, мало этого, этот мир тяжело ляжет на наши усталые плечи. Ещё долго придётся нам, крестья­нам и рабочим, из наших скудных грошей платить кон­трибуцию. Долго мы будем вспоминать эту проклятую войну, платя контрибуцию и кормя искалеченных, не мо­гущих работать, наших отцов и детей» ⁷³.

Под воздействием большевистской агитации не только иваново-вознесенские рабочие, но и крестьяне всё более осознавали необходимость вооружённого восстания. Если крестьянское движение в целом по всей России было пре­имущественно стихийным и ограничивалось лишь эконо­мическими целями борьбы, то большинство выступлений крестьянства иваново-вознесенской округи имело полити­ческий характер. Это объяснялось тем, что многие ива­ново-вознесенские рабочие поддерживали связь с дерев­ней, что крестьянство здесь находилось под непосред­ственным влиянием своих знакомых и родных — рабочих из Иваново-Вознесенска, большевистски настроенных. Здешние крестьяне всё более убеждались в том, что у них общие интересы с рабочими, что только в братском союзе с рабочими они могут одержать победу над царём и по­мещиками.

В ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ

Наступил октябрь 1905 года. Россия была охвачена всеобщей политической стачкой. В деревнях и сёлах раз­горалось пламя крестьянских восстаний. Страна сотряса­лась от революционной бури. Заколебались вековые устои русского самодержавия.

Стремясь избежать полного поражения, царь издал манифест 17 октября, обещавший народу гражданские свободы. Но это был лишь обман. Царь хотел на время успокоить народ своими лживыми обещаниями, а потом, собравшись с силами, разгромить революцию.

Это вскоре поняли рабочие и крестьяне. Большевики разъяснили им коварный замысел царя.

В ответ на царский манифест повсеместно прошли ши­рокие народные демонстрации. Рабочие и крестьяне требовали действительных свобод для трудящихся.

Как только дошла до Иваново-Вознесенска весть о царском манифесте, Иваново-Вознесенский комитет РСДРП тотчас же призвал рабочих к всеобщей политиче­ской стачке. Первой забастовала фабрика Зубкова, за нею — фабрики Полунина, Грязнова, Гарелина, Гандурина, Щапова, Маракушева, Бакулина, Дербенева, а также заводы Калашникова, Смолянова, Кирьянова и Анонимного общества.

По поручению Афанасьева большевистские агитаторы в течение двух дней выступали на всех фабриках и заво­дах, призывая рабочих к активной борьбе. А на 20 октя­бря был назначен общегородской митинг.

К 7 часам вечера на городскую площадь стали сте­каться стачечники. Но митинг не удалось провести здесь. Налетел большой отряд казаков. Под их натиском демон­странтам пришлось покинуть площадь.

Они опять двинулись к Талке. Возмущённые казачьей расправой, рабочие пели:

Нагайка, ты, нагайка,

Тобою лишь одной

Романовская шайка

Сильна в стране родной!

На жалобы и стоны

Голодных, тёмных масс

Один ответ у трона —

«Пороть нагайкой» нас.

Нагайкой не убита

Живая мысль у нас.

Уж скоро паразитам

Придёт последний час.

Нагайки свист позорный

Забудем мы тогда,

Когда пойдём упорно

Под знаменем труда.

Уже стемнело, когда демонстрация подошла к Талке. При свете зажжённых факелов начался митинг. Эхом от­давались в лесу призывные речи большевистских агита­торов. Митинг окончился под громовое звучание револю­ционной песни:

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас ещё судьбы безвестные ждут...

На следующий день, в обеденный перерыв, на пло­щади у городской управы опять собрались рабочие. По предложению Балашова они выбрали делегацию из шести человек. Рабочие-делегаты отправились в городскую управу и от имени собравшихся предъявили два требова­ния: закрыть кабаки и не разгонять мирные митинги, раз­решённые царским манифестом.

Городской голова заверил делегатов, что их требова­ния будут выполнены.

После этого рабочие разошлись по своим фабри­кам и заводам, чтобы вечером вновь собраться на пло­щади.

Как и летом, во время всеобщей стачки, опять на пло­щади колыхалось людское море. Собралось свыше 7 ты­сяч рабочих. Было необычайно радостное возбуждение. И как не радоваться? Ведь провозглашены гражданские свободы! Ведь теперь можно свободно собираться, сво­бодно говорить!

Но эта радость вскоре омрачилась. Появился полиц­мейстер и потребовал очистить площадь, ссылаясь на то, что скопище людей на центральной площади мешает дви­жению в городе. По приказу полицмейстера городовые и казаки стали теснить рабочих на соседние улицы.

Основная масса демонстрантов перешла на Панскую улицу и задержалась возле клуба приказчиков. Здесь и решили провести митинг.

Кто-то предложил избрать председателя митинга.

В ответ отовсюду послышалось:

—     Отца в председатели!

—     Пусть Афанасьев председательствует!

Это очень растрогало Афанасьева.

Взобравшись на возвышение парадного крыльца клуба приказчиков, Афанасьев, открывая митинг, заговорил взволнованно, с дрожью в голосе, со слезами радости на глазах:

—     Товарищи! Я очень счастлив, что вы на своём пер­вом свободном митинге избрали меня председателем. И ещё более рад тому, что наконец-то завоёвано нами право свободно собираться и свободно говорить. Ведь сколько поколений людей боролось за это и мечтало об этом! И вот эти мечты теперь сбылись. Я — старик. Не один де­сяток лет и мне пришлось бороться за это. Я также меч­тал о свободе. И вот мне, старику, посчастливилось до­жить до этого радостного дня...

Голос Афанасьева ещё более дрогнул, и он замолчал, махнув левой рукой с покалеченным пальцем.

Рядом с Афанасьевым на парадном крыльце клуба приказчиков стоял Фрунзе. Его вызвал Афанасьев из Шуи для участия в организации всеобщей стачки и вос­стания.

Когда Афанасьев замолчал от чрезмерного волнения, Фрунзе пришел к нему на помощь. Сняв с головы картуз, он заговорил:

—      Товарищи! Мы все, конечно, понимаем нашего ува­жаемого Отца, мы понимаем его радостные чувства. В самом деле, сколько лет ему затыкали рот, сколько лет ему приходилось говорить, оглядываясь: не подслушивает ли коварный враг? Сколько лет ему всячески затрудняли путь к нам, рабочим! Сегодня он впервые за всю свою долгую жизнь свободно заговорил перед вами, никого и ничего не опасаясь. Так как же, казалось бы, не радо­ваться ему, а вместе с ним и всем нам? Однако наш Отец ошибается: радоваться ещё рановато. Надо ещё проверить, не является ли царский манифест обманом трудящихся, хитрой уловкой правительства, желающего усыпить нашу бдительность и выиграть время. Помните, что царь свой манифест вынужден был издать, испугав­шись силы рабочих. А как только он почувствует нашу слабость, колебание в наших рядах, он вернётся к старой своей политике кнута. Товарищи, нам нужно помнить, что наша сила в нашей сплочённости, во взаимной братской поддержке. Уже половина России охвачена пламенем восстания. Всюду идёт смертельная борьба. Наши това­рищи в Москве также подняли знамя восстания и ге­ройски сражаются за счастье всего рабочего класса. И наша священная обязанность состоит в том, чтобы присоединиться к ним. Вспомните ваши обещания, данные на Талке! Вспомните ваши клятвы! Вы клялись и обещали, что, как только начнётся восстание, вы подниметесь все как один человек и вступите в ряды борцов. Теперь это время настало! Наступил час возмездия за все наши муки и страдания! Поддержим же наших товарищей-героев! Вперёд за нашу свободу! Вперёд за социализм и за нашу счастливую жизнь!

После Фрунзе выступили с речами и другие агита­торы.

Митинг у клуба приказчиков окончился в полночь. Но возбуждение рабочих было настолько велико, что многие из них не пожелали расходиться и направились на свою излюбленную Талку.

По дороге на Талку к Афанасьеву подошли деле­гаты местной воинской команды. Они просили его прийти к ним, к солдатам, в казармы для беседы. Афа­насьев вместо себя отправил туда одного агитатора. Тот рассказал солдатам о разгоравшейся революционной борьбе в стране и призывал их не только не стре­лять в рабочих, а вместе с ними подняться на общего врага.

Тем временем демонстранты с зажжёнными факелами в руках прошли Туляковский мост, затем по Троицкой улице направились к вокзалу. Следом за ними ехали ка­заки.

Пройдя железнодорожные пути, демонстранты стали спускаться к Талке. Толпа постепенно таяла, так что на Талку пришло около 2 тысяч человек.

Несмотря на поздний час, на Талке состоялся второй митинг. Опять говорили Фрунзе, Афанасьев, Балашов. В своей речи Афанасьев призывал казаков примкнуть к рабочим.

Лишь под утро рабочие вернулись с Талки в город, чтобы в полдень вновь собраться на центральной пло­щади.

А в это время в подпольной типографии заканчивали печатание листовки, написанной Фрунзе по поручению Иваново-Вознесенского комитета РСДРП:

«Товарищи рабочие! В Москве революция — такое из­вестие принесли нам газеты. Что это значит? А это зна­чит, что Москва вступила открыто на путь борьбы, на путь вооружённого восстания... Если мы действительно хотим лучшей жизни, если мы хотим избавиться от гнетущей нужды и рабства, то не должны сидеть сложа руки, а действовать. Наши товарищи в Москве уже начали действовать, они подняли знамя восстания и геройски сражаются за благо и счастье всего рабочего класса...

Наша священнейшая обязанность состоит в том, чтобы присоединиться к ним... Поддержим же наших героев-товарищей! Поддержим этим самым и наше общее дело, дело освобождения всего рабочего класса от гнёта самодержавия»⁷⁴.

ГИБЕЛЬ НАРОДНОГО ГЕРОЯ

Утром, 22 октября, перед митингом, Афанасьев, Фрунзе и другие руководители большевистской организации со­брались на Рылихе, в квартире Балашова, для того чтобы наметить план действий на этот день.

Они горячо обсуждали создавшееся положение в го­роде и в стране. Особых разногласий не было.

—     Итак, город сегодня должен быть в наших ру­ках! — решительно заявил Фрунзе под конец совеща­ния. — А теперь идём на площадь.

Туда на площадь со всех окраин города уже при­шли рабочие. Над многотысячной толпой реяли крас­ные знамёна с революционными лозунгами: «Долой самодержавие!», «Да здравствует вооружённое восста­ние!», «Да здравствует революция!». На одном траур­ном знамени чернела надпись: «Слава борцам, павшим за свободу!».

Перед открытием митинга Балашов поднялся на стол, принесённый из городской управы, снял с головы картуз и предложил почтить память погибших за революцию.

Все с обнажёнными головами запели похоронный марш.

Затем начали выступать агитаторы. Они говорили о тяжёлой жизни рабочих, о необходимости решительной борьбы, настаивали на немедленном объявлении всеоб­щей стачки, призывали к восстанию, требовали освобо­ждения из тюрьмы всех политических заключённых.

Из городской управы вышел помощник полицмейстера Добротворский. Он поднялся на стол и, желая успокоить рабочих, зачитал телеграфное распоряжение губернатора

обосвобождении политических заключённых.

Затем Добротворский стал упрекать собравшихся:

—      По милости царя русскому народу дарованы граж­данские свободы. Мы ожидали, что вы, граждане нашего города, соберётесь здесь на площади и выразите благо­дарность нашему монарху за дарованные свободы. Но, к великому нашему прискорбию, мы слышим ваши воз­мутительные призывы к восстанию против царя, на ва­ших знамёнах мы видим надписи, оскорбительные для его величества. Я призываю вас одуматься! И предлагаю вам очистить площадь! Если до трёх часов это не будет ис­полнено, то будут приняты самые решительные меры.